Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
– Ты как его? Не убил?
Ванька чиркнул зажигалкой, осветил бескровное лицо поверженного, задрал бесцеремонно одно веко, другое, шлепнул ладонью по омертвевшей щеке, заключил не без гордости:
– Живехонек. Минут через пять-десять очухается. Но, чтоб не блажил, я его стреножу. Вытянул из кармана длинную макаронину бельевой веревки, перевернул охранника на живот, завернул ему руки за спину, связал в запястьях, захлестнув петлей шею. – Во, теперь, если дергаться начнет, дыхалку сам себе перекроет.
– Чем это ты его? Кастетом?
– Прям! – обиделся Ванька. –
Ванька опять перевалил телохранителя на спину, рванул с треском, отдирая пуговицы, полы его пиджака, бесцеремонно обшарил карманы, достал толстенный бумажник, потом извлек откуда-то из-под мышки бесчувственного тяжелый, угловатый пистолет, засунул себе за пояс. Обнаружив у жертвы два носовых платка, скрутил их в комок и запихал в рот охранника.
– Теперь не вякнет. А это, чтоб далеко не убежал… – расстегнув на телохранителе ремень, он стянул с него до колен брюки, заметив добродушно: – Во-о, теперь точно далеко не ускачешь… Глянь, кажись, лекарша куда-то наладилась…
– Ну, мне пора, – сказал Самохин. – Прикрой нас, если что…
Деловито поднявшись на крыльцо, отставной майор толкнул дверь, вошел и оказался в коридорчике с выкрашенными в больничный, обморочный цвет стенами. Здесь же, напротив двери в палату, стоял покрытый скатертью-простыней стол с телефоном, за которым сидел Новокрещенов, сердито перелистывая толстую тетрадь. Глянув на Самохина, он приложил указательный палец к губам, указав на закрытую дверь в палату, а потом заявил нарочито-громко:
– А-а, вот и вы, коллега! Ну-те-с, ну-те-с, пройдемте-с к больному!
Новокрещенов встал из-за стола и, изобразив растопыренными пальцами что-то вроде пистолета, продолжил:
– Безобразие, знаете ли! Все анализы трехдневной давности. И, представьте себе, остаточный азот так и не определен! Я послал медсестру в лабораторию. Пусть доставит сейчас же. Ну разве можно так работать? Назначают консультацию, а сами…
Самохин, выдавив из себя в подтверждение что-то вроде «э-м-да…», достал пистолет и двумя пальцами, чтоб не щелкнуло громко, взвел курок, направил ствол на дверной проем.
Встав у порога, Новокрещенов пригладил пятерней шевелюру, поправил на груди фонендоскоп, гордо задрал голову. Тактично покашляв, толкнул дверь и вошел в палату. Самохин, чуть замешкавшись, прошел и, пропуская вперед ворвавшегося решительно Ваньку, встал, озираясь вокруг. Скользнул взглядом по однообразно-белым стенам, по столику того же цвета, похожему на бледную тонконогую поганку, увидел сиротскую прикроватную тумбочку, кислородный баллон, кокетливо, словно девица косынкой, обернутый марлей вокруг тонкогорлого редуктора, и вздрогнул, услышав тихий, землисто-сыпучий смешок:
– Хи-хи-г-гхи… Какие гости! Прямо группа захвата! Больничный спецназ… Вы что, клистир мне такой толпой ставить собрались? Или… гх-хи… градусник?
Самохин повернулся, силясь разглядеть
– Во, блин! – испуганно выдохнул Ванька и в растерянности опустил пистолет. – Мы, кажись, опоздали. Глянь-ка, как его отхайдокали!
Алое месиво дрогнуло студенисто, хрюкнуло, и в нем обозначилась сначала черная впадина рта, а затем блеснули ртутными шариками два пронзительных глаза.
Новокрещенов бесстрашно приблизился к тому, что лежало на кровати, склонился, вгляделся пристально, вымолвил озабоченно:
– Что-то я, болезный, с диагнозом затрудняюсь. Этот мясной фарш на вашем лице… Питательная маска? От ранних морщин?
– СПИД это, дурак! – проворчала, сердито клокоча и пульсируя, физиономия. – Саркома сосудистая, слыхал про такую? А еще халат нацепил, неуч…
Новокрещенов, явно не ожидавший подобного, отступил на шаг, потоптался нерешительно, поинтересовался, вертя бесполезный фонендоскоп:
– А вы, извините, гражданин Щукин будете?
– Чо, не похож? – хрюкнула маска. – Сейчас вот харкну те в рожу инфицированной слюной и – каюк.
Завороженный этим зрелищем Ванька пистолет все-таки поднял, направил в сторону лежащего на койке.
Самохин поежился, однако остался на месте, сжимая вспотевшей рукой лишний в такой ситуации револьвер, и наблюдал не без восхищения за быстро пришедшим в себя Новокрещеновым.
Бывший доктор спрятал фонендоскоп и, заложив руки в карманы халата, постоял, покачиваясь с каблука на носок, а потом уточнил сочувственно:
– Эта ваша… э-э… болезнь – следствие заражения при употреблении наркотиков? Или неразборчивости в сексуальных контактах?
– А тебе-то какое дело? Ты чо, в натуре, и вправду доктор? Хотя… гх-хе… ладно. Можно и поболтать, – булькнуло то, что было когда-то лидером преступной группировки Щукиным. – Спешить мне некуда… Я все дела, в натуре, уже закончил… – Он опять захрипел, заклокотал горлом, то ли смеясь, то ли задыхаясь.
Голова Щукина, кровяня подушку, дернулась, тело изогнулось змеисто, он приподнялся на кровати, сел повыше, выпростав поверх одеяла руки – желто-бурые, как у пролежавшего долгие годы в земле скелета, костистые, с длинными, не стриженными давно синюшными ногтями.
– А вы ребята прикольные, – сказал Щукин, отдышавшись. – Соображаете. Может, ширнемся на пару? У меня есть чем раскумариться!
Самохин выступил вперед, проговорил строго:
– Ладно, кончай треп. Мы к тебе, парень, по делу.