Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
Опера СИЗО и сами порой брались за эту работу, часами, попеременно, допрашивая того или иного арестованного, и в случае успеха получали от руководства денежные премии, награды и внеочередные звания.
В следственном изоляторе, где дубинка гуляла испокон веков и озлобленные режимники щедро, налево и направо, раздавали шлепки зэками, оперативников, занимавшихся вроде бы на первый взгляд тем же, откровенно не любили. Потому что режимники наказывали все-таки за конкретный проступок, совершенный уже здесь, в стенах изолятора. Нарушая правила содержания, заключенные сознавали грозящие им за это неприятности, были готовы к ним, а потому жалоб на жестокое обращение тюремщиков в адрес прокурора
К тому же, демонстрируя служебное рвение, контролеры и сотрудники режимной части не преследовали личной корысти, «тащили службу», в то время как опера, «коловшие», добывая доказательства и признание вины, подследственных, поощрялись в случае успехов вышестоящим руководством. При этом «кумовья» руками своих агентов совершали порой вовсе не допустимые с точки зрения тюремной морали вещи: «опускали» заключенных, истязали, что в местах лишения свободы расценивалось как «беспредел».
Возня, затеянная оперативниками вокруг Кречетова, насторожила Самохина. Вполне вероятно, решил он, что насели на арестованного бизнесмена с благословения генерала. Майору вспомнилось заявление начальника УВД в отношении Кречетова: «Сидеть он обязательно будет!» Самохин, всю жизнь прослуживший в органах внутренних дел, отчетливо сознавал, что «колоть» подозреваемых будут всегда. На этом, по большому счету, и держалась раскрываемость основной массы преступлений, когда после нескольких затрещин задержанный, шмыгая окровавленным носом, давал полный расклад совершенного им преступления, называл сообщников, рассказывал о прежних делах.
Конечно, были и ошибки, но чаще всего подозреваемый был действительно виноват, и добытые таким путем показания ускоряли следствие, облегчая жизнь работавшим по этому делу сотрудникам милиции, операм и «следакам». Другое дело, что в последнее время уголовные дела, построенные на чистосердечном признании подозреваемых, все чаще рассыпались в судах, ибо ловкие адвокаты умело использовали недостаточную базу доказательств, полученных с помощью кулачных методов расследования. Тем не менее в некоторых милицейских службах, например в уголовном розыске, где задачей оперативников прежде всего является задержание преступников по горячим следам, выбитые таким манером сведения о том, где скрываются подельники, в каком месте спрятано краденое или труп убитого, по-прежнему остаются бесценными. Главное – схватить подозреваемого, заковать в наручники, «закрыть» в камеру, а там пусть ушлые следователи ломают голову, как «сшить» дело, оформить бумаги для успешного прохождения в суде.
Однако методы, которые Самохин считал в какой-то мере оправданными в отношении заурядных уголовников, теряют смысл в случае применения их при расследовании крупных финансовых преступлений, к которым относилось и дело Кречетова. А то, что бизнесмена закрыли в одной камере с буйнопомешанным, и вовсе смахивало на попытку устранения подозреваемого. Теперь еще и «пресс-хата»… Вполне вероятно, что местные оперативники ведут какую-то свою игру, не санкционированную генералом Дымовым. Спросить об этом у начальника УВД Самохин не решался, да и правды услышать не надеялся. К тому же доказательств того, что кто-то пытается убрать Кречетова, нет. Оставалось выяснить у самого бизнесмена, какие сведения интересуют тех, кто запер его в «пресс-хату».
Порядки в следственном изоляторе были таковы, что Самохин не мог, да и не имел права общаться по своему желанию с заключенными, тем более вести с ними откровенные, не предназначенные для чужих ушей беседы. В камеры он входил только при проведении прогулок, обысков. Отдельных зэков периодически выводили на допросы, на прием к врачу в санчасть, для чего оформлялось специальное
Тем более на глазах у набитой кумовскими стукачами «пресс-хаты».
С утра, во время прогулки, Самохин решил поближе познакомиться с обитателями двухсотой камеры. Располагалась она во втором корпусе, где в основном содержались арестованные по подозрению в тяжких преступлениях, и внешне ничем не отличалась от прочих. Та же металлическая, со смотровым глазком и «форточкой» дверь, покрашенная, как и все на этом продоле, в болотно-зеленый цвет. И все-таки казалось, что веет от камеры чем-то зловещим, особой тюремной безысходностью, а в намалеванной белой краской цифре «200», номере камеры, нули выглядели как две пустые, смотрящие в никуда глазницы черепа…
Оглядев дверь, Самохин усмехнулся скептически собственному не в меру разыгравшемуся воображению. Дежурная контролерша-пигалица из тех, про которых говорят «метр с кепкой», правда, вместо кепки на голове строгой малышки ловко сидела форменная пилотка, с видимым усилием потянула на себя тяжелую дверь и, грозно хмурясь, скомандовала тонким голоском:
– Пр-р-риготовились на прогулку!
Самохин осторожно отодвинул пигалицу плечом и шагнул внутрь камеры:
– Привет, ребята!
Шестеро обитателей «пресс-хаты» послушно выстроились вдоль стены, предупредительно заложив руки за спину, а один, здоровенный, на голову выше Самохина, шагнув навстречу, отбарабанил заученно:
– Гражданин майор! В камере шесть человек. Претензий к администрации, жалоб и заявлений не имеем. Готовы к проведению прогулки. Доложил дежурный по камере осужденный Быков!
– Молодец, – похвалил его Самохин, – четко рапортуешь! Ну-ка, дай-ка я гляну, как вы тут устроились… Та-а-к… Чистенько, постели заправлены… Обувь из-под шконок вытащите и вот здесь поставьте. А то шмонать будем – все переворошим. Вдруг подкоп ведете?
– Да чо мы, гражданин майор, совсем без ума? – осклабился дежурный по камере. – Чтоб из такой хаты ломиться? Да вы гляньте, сколько у нас жратвы тут, курева! На воле в магазине столько не найдешь…
– Правильно мыслишь, – согласился Самохин, цепко всматриваясь в лицо зэка, – небось, давно сидишь?
– Пятнашку добиваю…
– Ну и сиди дальше, – умиротворенно кивнул майор, – здесь-то оно действительно… спокойнее! А на воле – суета, голодуха… Баб только нет в тюрьме, а так – сам бы сел рядом с вами, отдыхал, да служить надо…
– Насчет баб тоже решить можно! – поддавшись на шутку простоватого майора, разоткровенничался один из обитателей камеры, по внешности – татарчонок. – У нас вот Симка есть! Красавец!
Он потрепал за шею стоящего в одном ряду с ним и все-таки чуть поодаль худого, симпатичного парнишку в очках. Тот затравленно глянул на майора и опустил глаза.
– Раз все у вас в ажуре – выбегай по одному на прогулку!
– посторонившись, добродушно разрешил Самохин, и зэки цепочкой, шаркая тапочками, шустро засеменили по продолу в сторону прогулочных двориков.
Проводив их взглядом, Самохин обернулся к маленькой контролерше, которую окрестил про себя «Дюймовочкой», и поинтересовался как бы между прочим: