Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
– Ну-ка, братва, чего засиделись? Отбой!
Самохин и Рубцов расположились в тесной комнатушке столовой, где готовили пищу для заключенных, а по вечерам накрывали скудный ужин для сотрудников дежурного наряда.
– Что делается-то, а, граждане начальники? – сокрушался, ставя перед ними тарелки, повар из хозобслуги, длинный, за два метра, и невероятно худой для его сытной должности зэк. – Глядите, до чего эта гуманизация дошла! Нормы питания такие установили, аж готовить противно! Черпак от мяса в котле не проворачивается, честное слово! Был бы я вольный – украл половину, и не заметил бы никто. А на воле, говорят, все по талонам, мяса килограмм
– Правильно подмечено, – согласился Самохин, – все у нас в стране шиворот-навыворот делается. Людям жрать нечего, а правительство, президент наш долбаный первым делом преступников утешать да закармливать кинулись…
– Не будет никакого толку от этой гуманизации, – убежденно заявил словоохотливый повар.– Человек должен тюрьмы бояться. Я в первый раз тридцать лет назад сел. Вот тогда режим в зоне был – жуть! Пахали на карьере как проклятые, а как есть – так сквозь баланду дно миски разглядеть можно. Весло, ну, ложка то есть, вроде и ни к чему. Хлебнул через край, поймал зубами крупинку – и отвали. Считай, что сыт. Я тогда пять лет отбухал на усиленном режиме, а как освободился – стал желудком страдать. Не мог к вольным харчам привыкнуть. От мяса понос открывался, не к столу будь сказано. Зато вся дурь блатная из головы повыветрилась. Понял, что еще одного срока на зоне не выдержу – хвост отброшу. Зарекся – и все. Тридцать лет в зону – ни ногой. Бывало, выпью с мужиками после работы, ну те и давай блатоваться или драку какую затевать, я сразу – в сторону. Отвяньте, говорю, ребята, я в эти игры не играю. На всю жизнь насиделся… А нонешних-то при такой кормежке, при гуманизации вашей из тюрьмы палкой не выгонишь! Другой бич, теплотрассник, три года горячего не хлебал, простыни белой не видывал, а здесь, в тюрьме, губу оттопыривает – то ему не так, это…
– А ты-то чего худой такой? – поинтересовался Самохин, вяло ковыряя вилкой кусок пережаренного мяса, щедро приправленного в соответствии с тюремными вкусами подгоревшим луком.
– Да я, гражданин майор, как язвой желудка занедужил, смотреть на это варево не хочу. Даже профессию сменил, ушел в монтажники. А после того как опять подзалетел, срок заработал, пришлось поварское ремесло вспомнить.
– Выходит, не уберегся все-таки от тюрьмы? – усиленно работая челюстями, пробубнил Рубцов.
– Дык, не так, так эдак! За бабу свою сел.
– Жену, что ли? – понимающе уточнил Рубцов.
– Ну! Дура, она и есть дура! Схлопотал по ее жалобе два года. Хорошо, хоть старую судимость погасили, а то трубил бы сейчас на строгом режиме… Теперь, дура, бегает, передачки мне диетические и лекарства дефицитные от язвы носит.
– Помирились? – усмехнулся Рубцов.
– Да куда ж денешься-то, – сокрушенно вздохнул зэк и почесал седой ежик волос под несвежим, сбившимся на бок поварским колпаком. – Может, и не ее вина, а судьба такая. Говорят же, мол, кто тюремной баланды раз в жизни отведал, будет хлебать ее до старости… Я уж думал, как пятьдесят годков стукнуло, что проскочил… Так нет, видать, тюрьму на сраной козе не объедешь…
– Все относительно, – веско сказал Рубцов, евший сосредоточенно и с видимым удовольствием, – зато у нас в изоляторе повар хороший появился.
Взглянув на него с легким недоумением, Самохин вспомнил вдруг, что майор – мужик разведенный, разносолы дома ему готовить, поди, некому, и этот ужин, возможно, действительно кажется Рубцову вкусным…
– Особенно лука повар не жалеет, – заметил Самохин, – витаминизирует всю тюрьму…
– Лук
– Каким образом? – поднял брови Самохин.
– А… – усмехнулся майор, – это проверенный метод борьбы с голодовками. Меня ему старые тюремщики научили. Если зэки на продоле голодовку держат и снимать не соглашаются – надо им аппетит раздраконить. И тогда я приказываю поставить в коридоре пару электроплиток, на них – сковороды, здесь в столовой есть такие, большие, чугунные. Наливаем в них подсолнечное масло, затем нашинкованный лук, и начинаем жарить…
– И… что?
– Не знаю, кто первым до этого додумался, но запах жареного лука голодного человека с ума сводит. Жрать хочется нестерпимо. Никакой баландой, кашей аппетит так не нагонишь… Ну, не выдерживают голодающие и начинают принимать пищу.
– Здорово, – помотал головой Самохин, – вот уж действительно – век живи, век учись. Я, например, про такой прикол раньше не слышал.
– Ты, Андрейч, еще много чего из наших дел наверняка не знаешь, – по-свойски уже, подобрев после ужина, сказал Рубцов, когда они, поблагодарив изможденного повара, вышли из жаркой столовой в сумрак режимного дворика. – Нам с тобой сегодня еще одно мероприятие предстоит. – И, глянув по сторонам, шепнул: – В два часа ночи «вышака» отправлять будем.
– Куда?
– Куда-куда, – усмехнулся Рубцов, – куда, по-твоему, приговоренных к высшей мере отправляют? На разборки к господу богу!
Самохин досадливо поморщился:
– Да я не такой уж наивный в тюремном деле, товарищ начальник. Стреляют их где, спрашиваю.
– А вот это, Андрейч, большая государственная тайна! Но зэки ее, естественно, знают, потому и тебе рассказать можно. В соседней области есть исполнительная тюрьма. Исполнительной она называется потому, что там приговоры к ВМН в исполнение приводят. Знаешь, что ВМН означает?
– Знаю. Высшая мера…
– Высшая! – со значением повторил Рубцов. – Вот в этой тюрьме и отстреливают в присутствии доктора и прокурора. Потом тело – в мешок с хлорной известью, чтоб, значит, и костей не осталось после приговоренного. Хоронят втихаря, на общем кладбище, но без памятника и указания фамилии… Стреляет прапор один, я с ним знаком, бывал в тех краях… Нормальный, между прочим, мужик, без всяких этих… комплексов. А что? Всего и делов-то – щелкнул тварь пулей в лоб, и отдыхай, жди, пока следующего привезут. Нам бы на старости лет работенку такую сачковую, да, майор?
– Гм… К-кхе… – закашлялся Самохин и украдкой покосился на Рубцова. Тот не шутил вроде, говорил серьезно.
– А пока наша с тобой задача, – продолжил майор, – обеспечить, чтоб нашего «вышака» доставили к месту главного действия в целости и сохранности. Разнарядка на этапирование в спецчасть пришла. Естественно, под грифом «секретно». Но зэки, как звери, загодя свой конец чуют. Тем более, что за приговоренными к ВМН отдельный, усиленный конвой внутренних войск приезжает. Зэки тоже не дураки. Если ночью в камеру «чекисты» пришли – значит, все кончено, последняя помиловка отклонена, пора лоб зеленкой мазать. Бывает, крик поднимают, истерику закатывают, а то и в драку кидаются. Мы, конечно, «вышака» в любом случае отправим, но изолятор могут перебаламутить. Поэтому действовать предстоит быстро, четко, по заранее отработанной схеме. Я Варавина домой не отпустил пока. Его дежурный наряд сменился уже, а он задержится. Поможет «вышака» отправить – и пусть мотает к жене и детям… Рубцов посмотрел на часы: