Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
10
Выходные, выпадавшие по графику службы в будние дни, Самохин ценил больше, чем приходящиеся на праздники или субботу и воскресенье. После трудовой недели горожане отдыхали все скопом, и уже с утра в центре города начинали грохотать машины, по душным от сухой августовской жары улицам тянулись толпы покупателей к расположенному неподалеку колхозному рынку. К вечеру, когда проспекты плотно окутывал сизоватый туман автомобильных выхлопов, тротуары заполняла праздношатающаяся, галдящая беспокойно публика, а уже к ночи, особенно темной и беззвездной из-за смога, заслоняющего над городом небеса, по улицам с ревом устремлялся поток дребезжащих, беспощадно чадящих машин-колымаг: старых «Жигулей», проржавленных «Запорожцев», дребезжащих «Москвичей» и тяжелых, оставшихся от другой жизни, будто из чугуна отлитых «Побед» – это пенсионеры возвращались с дачных участков.
Иное дело, когда выходной приходится на будние дни. Можно проснуться чуть позже обычного, к тому времени, когда основная масса трудового и служилого люда уже схлынула, рассредоточившись по рабочим местам, опустели тротуары, а троллейбусы, остывая после нагрузки, выпавшей на их долю в часы пик, терпеливо поджидают на остановках каждого припоздавшего пассажира…
Проснувшись, Самохин вышел на кухню в просторных «семейных» трусах, не оклемавшись толком от сна, поставил на огонек газовой плиты чайник, размял и закурил первую в это утро сигарету. Валентина уже ушла, и некому было привычно попенять ему за дурную, но безнадежно затянувшую за сорок лет привычку начинать день с табака и кружки черного как деготь чая-«купчика».
Неожиданно для Самохина жена устроилась на работу в школу – преподавателем в младших классах, и теперь, за много лет соскучившись по оставленной когда-то профессии педагога, убегала из дому спозаранку, готовила класс к началу нового учебного года и даже помолодела будто, по-девчоночьи волнуясь перед скорой встречей с учениками.
Выпив чаю, Самохин облачился в не слишком привычную для себя «гражданку» – светлые хлопчатобумажные, прохладные в жаркую погоду брюки, пеструю рубашку с отложным воротником, новые, не разношенные толком сандалеты. С огорчением глянул на свое отражение в зеркале, на приметно выпирающий живот и, пригладив редкие седые волосы, вышел из дому.
Утро было погожее, ласковое, не замутненное пока пылью и гарью. На растрескавшемся асфальте двора у подъезда гулко и страстно ворковали голуби, и приблудная кошка, словно поддавшись всеобщему умиротворению, лежала на теплых ступенях низенького крылечка, кося на расчувствовавшихся от сытости и теплыни сизарей зеленым пронзительным глазом.
Самохин направился к уличному таксофону и, опустив прощально звякнувшую монетку, набрал номер квартирного телефона Бушмакиных. После нескольких длинных гудков трубку на том конце провода сняли, и женский голос произнес буднично, без выражения:
– Слушаю вас…
Всегда терявшийся при телефонных разговорах с невидимым собеседником, Самохин спросил, запнувшись:
– Это… э… квартира Бушмакиных? Мне бы Николая… э-э… Артуровича.
– По какому вопросу? – деловито, словно секретарша, осведомилась женщина.
– Да как вам объяснить… понимаете, я… э-э…
– Понимаю! – неожиданно пришла на помощь собеседница, смягчившись сразу. – Вы пациент?
– Да, – торопливо согласился Самохин и даже кивнул головой, что было совсем ни к чему в телефонном разговоре.
– Николай Артурович сможет принять вас в своем рабочем кабинете сегодня с десяти утра до часу дня.
– Спасибо. А… где его кабинет? – запоздало поинтересовался майор.
– В кожвендиспансере, конечно, – с легким удивлением ответила женщина и положила трубку.
Самохин вспомнил, что упомянутый в разговоре диспансер, кажется, находится неподалеку, в двух кварталах, и до обозначенного времени приема можно пройтись не торопясь, не связываясь с не слишком надежным общественным транспортом.
Майор выбрал маршрут по тихим улочкам, мимо состарившихся преждевременно пятиэтажных кирпичных хрущевок. Построенные лет тридцать назад, они ветшали стремительно, по стенам шли трещины, осыпалась штукатурка, но дворики успели зарасти могучими, будто вековыми, тополями и кленами, отчего выглядели уютно и тихо.
Кожвендиспансер располагался в приземистом двухэтажном здании дореволюционной постройки. Поднявшись на невысокое крылечко, Самохин решительно потянул на себя бронзовую витую ручку, но, шагнув внутрь помещения, замешкался у порога и, помня о специфике больных этого учреждения, украдкой вытер носовым платком ладонь, касавшуюся ручки.
В темноватом вестибюле он подошел к окошечку регистратуры и поинтересовался у пожилой медсестры:
– К доктору Бушмакину как попасть?
– Вы по записи или по частной договоренности? – равнодушно осведомилась регистраторша.
– По частной, – соврал майор.
– Девятый кабинет, второй этаж.
Самохин поднялся по узкой лестнице с мелкими, задирающимися ступеньками на второй этаж, отыскал дверь кабинета с цифрой «9» и табличкой, гласящей: «Без приглашения не входить», – устроился на жестком, обтянутом дерматином стуле. И здесь царил успокаивающий полумрак. Свет проникал сквозь единственное, расположенное в дальнем конце коридора окошко, но скоро гас, запутавшись в белых больничных шторах. Самохину отчего-то подумалось, что устроено так, должно быть, специально по причине деликатности болезней обращающихся сюда пациентов…
В коридоре было малолюдно, а у двери кабинета доктора Бушмакина и вовсе мялся единственный парень, поблескивающий массивным золотым перстнем-«болтом». Покосившись на пригорюнившегося юношу, майор вздохнул злорадно, решив про себя: «Так-то, мол, расплачиваются некоторые за сытую, безмятежную жизнь, в которой находятся деньги на такие вот бессмысленно-огромные перстни…»
Через минуту парень скрылся за дверью кабинета, сменив вынырнувшую оттуда миловидную дамочку в строгих старомодных очках, делающих ее чем-то неуловимо похожей на жену Валентину, и Самохин с запоздалым раскаянием вспомнил, что лечат здесь не только венерические болезни и ничего постыдного в посещении диспансера в общем-то нет…
Когда наступила очередь Самохина, он шагнул в кабинет, прикрыв за собой дверь, и оказался перед застеленным белой скатеркой столом, за которым восседал высокий, благообразный доктор в тщательно отглаженном медицинском халате и высоком накрахмаленном колпаке, напоминающем корону.
– Подойдите ко мне, – барственно поманил пальцем Самохина доктор, – показывайте…
– Ч-что? – растерялся майор.
– Что согрешившие вроде вас мужчины здесь показывают? – снисходительно улыбнулся доктор.