Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
Официант подозрительно покосился на Самохина:
– А вы, гражданин, отдаете себе отчет, на что нарываетесь…
– Сказал передать – значит, иди и передавай! – распорядился майор, вскипая.
– Ладно, только ежели что – пеняйте на себя. Жора Губарев не тот человек, чтобы с каждым встречным…
– Я не каждый! – отрезал Самохин и отвернулся от официанта, боясь потерять в толпе Скляра. Но тот уже беседовал мирно с Бушмакиным, и газетного свертка на столе не было. Зато на скатерти перед ними появились тарелки, рюмки, длинные, необыкновенной формы бутылки.
Кто-то осторожно коснулся плеча майора. Обернувшись, он увидел давешнего казачка-официанта.
– Пойдемте, – скупо предложил тот и посторонился, приоткрыв перед Самохиным неприметную дверь.
Зал, куда ступил майор, был явно не предназначен для залетных гостей. Мягкие диваны и кресла вдоль стен, увешанных толстыми коврами, такие же ворсистые ковры на полу ощутимо глушили звуки танцевальных ритмов, и можно было разговаривать не повышая голоса.
За широким и длинным столом, густо уставленным разнокалиберными бутылками, разместилось полтора десятка крепких, коротко стриженных парней. На их фоне восседавший во главе стола Губа выглядел тщедушным и изможденным. Костюм из дорогой, искристой ткани висел на нем мешковато, и голова Жоры с жидкими, прилизанными в челочку волосиками торчала на тонкой морщинистой шее над широкими лацканами и плечами просторного пиджака, напоминая черепаху, выглянувшую из панциря. Воззрившись на Самохина, Жора теребил задумчиво свою отвислую «фирменную» губу.
– Здравствуй, Губарев, – строго сказал Самохин, – извини, если помешал, дело неотложное есть. Надеюсь, признал?
– Ба-а! Начальник! Какими судьбами?! – оживился Губа. – Заходи, раз базар есть. Я, в натуре, без вас, зоновских ментов, даже скучать начал!
– Мне бы, Жора, с тобой один на один пошептаться…
– А вот это не пролезет, майор… или подполковник уже?
– Майор, увы, брат, – вздохнул притворно Самохин.
– Ты же понимать должен, гражданин начальник, что мне с кумом втихаря шептаться никак не капает…
– Да знаю я, – досадно махнул рукой Самохин, – а в этой братве ты уверен?
– Могила! – гордо заявил Губарев, обведя рукой собравшихся за столом.
– Ага… видал я, как эти «могилы» колются, если подойти к делу умеючи… Хотя, с другой стороны, если и есть среди них стукачок – не страшно. Пусть узнают те, кому следует, чем старым операм вроде меня заниматься приходится… – усмехнулся майор.
– Садись, выпей с нами, потом о делах потолкуем, – предложил Губарев. Он был заметно пьян, но недрогнувшей рукой налил Самохину полною, «с бугорком» рюмку.
– Ну давай. За нашу победу, – приветствовал его с кривой улыбкой майор и, не чокаясь, опрокинул в рот жгучий коньяк, и хитрый Губа, вспомнив виденный в детстве фильм, подал ему вилку с наколотым кружочком лимона и добавил со значением:
– За нашу победу! – и тоже выпил, подмигнув ничего не понявшей и застывшей напряженно со скрещенными на груди мускулистыми руками братве.
Самохин поморщился от лимона, кашлянул в ладонь и спросил Губарева:
– Ответь мне, Жора, я тебя в зоне щемил?
– Еще как! – осклабился тот, сверкнув золотыми зубами. – Лично дважды в бур загоняли!
И оглядел победно своих приятелей – вот, мол, я какой, огни и воды прошел!
– Признайся честно, по той жизни, по понятиям, за дело щемил? – настаивал майор.
– Да че там, командир, прошлое ворошить, – великодушно развел руками Губа. – Я ж в «отрицаловке» ходил, в ней и останусь по гроб. Так что какой может быть базар? Все правильно!
– А вот скажи, Губарев, перед кентами своими, скажи: было такое, что старший оперуполномоченный Самохин у зэков деньги вымораживал и себе на карман клал?
– Не-е, майор. Ты, дело прошлое, мент правильный был.
– Согласен! – мотнул головой Самохин. – У каждого из нас – своя правда, ей и служим. А теперь представь, что кто-то из ментов зэка не по делу, а за бабки паршивые гноит, со свету сживает и таким образом с родственников деньги вымогает. Что такому менту положено?
– На ножи поставить! – выдохнул яростно Губарев и вонзил в стол, разбив вдребезги тарелку, тяжелую серебряную вилку.
– Нет, Жора, на ножи ставить рано, – вкрадчиво возразил Самохин. Он был доволен тем, как сложился разговор, не зря подпустил такую вот надрывную, трогающую душу любого зэка ноту. – Надо будет взять сейчас одного человечка прямо здесь, в соседнем зале. Вывести на улицу и отобрать деньги неправедные. Они при нем должны быть, в газетку завернутые. Только работать осторожно. Этот человек – опер, возможно, у него ствол при себе. Не хватало еще по таким пустякам стрельбу устраивать, людей полошить…
– Интересно, с каких это пор ты, майор, своих нам сдавать начал? – удивился Жора.
– Он скорее ваш, чем наш, – усмехнулся Самохин и продолжил, обведя пристальным взором застывших парней за столом: – Ствол, который может при нем оказаться, не берите, а то шуму много будет, расследование начнется, а нам это пока ни к чему. Деньги отдадите мне.
– Тебе б, майор, не опером, а паханом быть, – покачал головой Губарев. – Сколько бабок-то в том свертке?
– Пять кусков.
– Невелики деньги, – презрительно хмыкнул Губарев. – Интересно, это ж сколько из них нам за работу причитается?
– Ну ты охамел, Жора, – обиделся Самохин, – на праведное дело расценки установить хочешь! Я их, по твоему, себе, что ли, возьму? Там за столиком лепила вольный сидит – его это деньги, ему и вернем. С него бабки за сына, что в СИЗО сейчас парится, тамошний кум вышибает.
– Ну, сука! – возмутился Губа. – Ты прав, майор, святое дело такую суку замочить!
– Мочить, я же предупредил, не надо. Мы с ним потом по-своему разберемся. Среди ментов продажных пока немного, вот и будем таким образом… профилактику проводить. Ну а если зашебуршится, чуток накатить, конечно, можно. С него не убудет! Но шуму лучше не поднимать, – закончил инструктаж майор.
– Да шуму-то мы особо и не боимся, – оскалился, поднимаясь и одергивая безразмерный пиджак, Губарев. – У нас здешние менты на подкормке сидят. Честные – спасу нет, – уколол он Самохина, – но мокруха нам тоже ни к чему. Пошли, что ли?
Парни поднялись разом, задвигали стульями, но майор притормозил Жору:
– Погодь-ка, я за пиво не рассчитался. Здесь можно деньги оставить?
– За какое пиво? Шутишь, командир? – изумился Жора, но Самохин, пошарив в кармане брюк, извлек десятку и положил на стол.