Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
Алмаза местная администрация «списала» как скончавшегося от неизлечимого туберкулеза, а расправившихся с ним «активистов» срочно перебросили в целях личной безопасности в другие зоны. Напарника Быка зэки все-таки вскоре вычислили и отомстили – вспороли живот и повесили на собственных кишках. А вот об участии Быка в убийстве легендарного «законника» знал только опер, который за дружеским застольем рассказал Самохину эту историю, неосторожно упомянув кличку одного из убийц -«отморозков». И когда, помотавшись по разным колониям, Бык вернулся в зону, где начинал отбывать срок, майор сопоставил сведения, полученные от Верхне-Камского «кума», и легко расколол Быка. Размазывая по толстой морде слезы и сопли, «активист» бухнулся на колени перед Самохиным, порывался целовать его пыльные, пропитанные вонючей ваксой яловые сапоги и умолял хранить в тайне страшное преступление, не имевшее сроков давности в воровском мире.
Брезгливо перешагнув через расплывшегося по полу жирной лепешкой Быка, Самохин ушел, не сказав ни слова. И вот теперь, при новой встрече, у майора появилась возможность напомнить «активисту» про старый должок…
Переговорить коротко с Кречетовым удалось в те минуты, когда Самохин конвоировал обитателей двухсотой камеры из прогулочных двориков. Изображая ревностного служаку, майор придрался на глазах у остальных зэков к бизнесмену за то, что тот не держал, как положено, руки за спиной, а, забывшись, размахивал ими при ходьбе. Самохин грубо выдернул его из цепочки, рявкнул яростно:
– К-как ходишь, твою мать?! Лицом к стене! Руки на затылок! Стоять! – и принялся обыскивать, тщательно обшаривая карманы пиджака, рубашки, брюк.
– Отвечай быстро, – вполголоса, когда сокамерники Кречетова удалились на недосягаемое для шепота расстояние, сказал Самохин, – что требуют от тебя в «пресс-хате»? Какие показания?
– Хотят, чтобы я назвал подельниками людей, не имеющих к этому отношения, – безучастно глядя в потолок, пробормотал Кречетов.
– Бьют?
– Пока нет, но грозятся. Насилуют при мне этого пацанчика… очкарика, и обещают, что со мною то же случится.
– Кому ты должен дать показания?
– Вообще-то следователю. Но написать можно в камере и передать кумовьям. Мне под это дело стопку бумаги и авторучку выдали. Местный опер, не знаю фамилию, мордастый такой, в звании капитана, предупредил, что через пару дней меня следак на допрос дернет. И если я ему соответствующие бумаги не представлю, опять откажусь, мною займутся вплотную.
– А что ж адвокаты твои? – удивился Самохин. – Найми самых лучших! Деньги-то небось найдешь!
– Так все, и лучшие и не лучшие, отказались. Оставался один дедок – из фронтовиков, честный. Меня, говорит, не запугают! А его и не пугают, потому что oт него для меня вреда больше, чем пользы. Склеротик, забывает все, путается…
– А пацанчик этот, которого… прессуют, он-то с какого бока в эту хату залетел?
– Да ни с какого! Так, мелкий бакланчик, хулиган. Его, по-моему, и мордуют лишь для того, чтобы на меня надавить, запугать.
– И как ты? Держишься? – заканчивая шмон, полюбопытствовал майор.
– Я все по закону делал! – в сердцах, почти вслух, ответил Кречетов. – Бизнес есть бизнес! Купил дешевле – продал дороже, как же иначе? Разве это преступление? Кстати, ты вообще-то кто такой, майор? Добрый дядя? С какой стати я должен тебе доверять?
– А ты и не доверяй, – усмехнулся Самохин. – Ладно, пошли в камеру.
– Вы, может, из КГБ? – с надеждой в голосе поинтересовался Кречетов.
Не ответив, Самохин подтолкнул его в спину, а когда приблизились к двери двухсотой, сказал громко:
– В следующий раз лишу ларька или в карцер отправлю!
– Извини, командир, случайно вышло, – тоже нарочито громко, для убедительности развел руками Кречетов. – Больше не повторится…
Маленькая контролерша, оставив дверь камеры приоткрытой, поторопила Кречетова:
– Давай заходи, разизвинялся тут…
Самохин, будто невзначай, сунулся в камеру вслед за нырнувшим туда бизнесменом и, встретившись взглядом с подобострастно вытянувшимся у входа Быком, изумился:
– Ба-а! Никак, знакомый?! Ты че, Быков, опять подсел?
Зыркнув по сторонам, Бык опустил голову, ответил сконфуженно:
– Да я, гражданин начальник, в натуре, и не выходил еще…
– Ай-яй-яй… – укоризненно покивал Самохин. – Это ж сколько лет человека в тюрьме морят? А ведь ты, можно сказать, образцовый заключенный, активист! Непорядок… Иди-ка сюда, расскажи, почему так случилось, а я что-нибудь насчет условно-досрочного освобождения присоветую… Помнишь, я тебе в зоне обещал – мол, какие вопросы будут – не стесняйся, обращайся прямо ко мне. Помнишь? Чем смогу – помогу. У меня слово – алмаз! – И, увидев, как вздрогнул Бык, закончил миролюбиво: – Мы своих активистов, надежных помощников администрации, всюду поддерживать должны. И всегда о них помнить, правильно, Быков?
Выводя зэка в коридор, Самохин оглянулся по сторонам. Контролерша-«Дюймовочка» принимала следующую камеру, вернувшуюся с прогулки, и не смотрела в их сторону.
– Разговор у нас будет короткий, – помрачнев, тихо объяснил Самохин. – Если что с бизнесменом, сокамерником твоим, плохого случится – ты крайним пойдешь! Усек? Мое слово – алмаз, ты знаешь…
Бык сжался, кивнул согласно:
– Все ништяк будет, гражданин майор…
– И чтобы без лишнего базара с кумовьями… Сболтнешь – сам знаешь, сколько тебе тогда жить останется.
– Понял, гражданин майор…
– Ну все, топай в хату, – распорядился Самохин и, заглянув в камеру, крикнул вслед: – Как помиловку напишешь – мне отдай. Я посмотрю, подредактирую и пущу по инстанциям!
Майор захлопнул дверь, щелкнул замком и направился в корпусную, чтобы по картотеке ближе познакомиться с обитателями «пресс-хаты».
В тесной прокуренной комнатушке царила белокурая Эльза с неизменной «Примой» в наманикюренных пальцах.
– Доброе утро, – вежливо поздоровался Самохин, – мне бы на карточки двухсотой камеры взглянуть. Хочу подследственному Кречетову замечание за нарушение режима во время прогулки вписать.
– Их перестрелять всех надо, козлов, а не замечания им объявлять, – лениво затягиваясь сигаретой и пуская колечки дыма в закопченный потолок, посоветовала старшая по корпусу. – Берите, вот они, карточки-то, в ящике…
Опасливо протиснувшись мимо пышнотелой дамы, майор отыскал в ящике ячейку под цифрой «200», достал стопку карточек с фотографиями, просмотрел медленно, не сразу узнавая на блеклых, сделанных уже здесь, в изоляторе, тюремным фотографом снимках физиономии обитателей «пресс-хаты». Отыскал и запомнил данные паренька-очкарика: Бушмакин Эдуард Николаевич, 1973 года рождения, привлекается по статье 206, часть первая, подследственный… Так, хулиганство… Повертев в руках карточку Кречетова и заметив, что Эльза отвлеклась, разговаривая с кем-то по телефону, Самохин, так и не написав ничего на обороте, в графе взысканий, сунул карточку в общую стопку и аккуратно уложил на место. Потом, кивнув на прощанье старшей по корпусу, вышел, прикрыл за собой дверь и поспешил на прогулочные дворики. Сослуживцы наверняка хватились запропастившегося куда-то майора, а Самохину вовсе не хотелось под конец срока службы заработать репутацию сачка и ловчилы, уклоняющегося от муторных тюремных обязанностей…