Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
Самохин хотел было спустить наркотик в унитаз, но потом раздумал и бросил пакет под ванну, в пыльную темноту. С обыском к нему никто не нагрянет, так что пусть валяется пока там, авось пригодится. Он слышал, что смерть бывает порой долгой и мучительной. И, чтобы ускорить желанный конец, отрава окажется весьма кстати.
«Не верь, не бойся, не проси…» – вспомнил зоновскую «формулу» Самохин и, усмехнувшись грустно, закурил очередную убийственную для него сигарету.
Глава 5
Известно, что беда не приходит одна. В своих метаниях, попытках как-то прояснить судьбу Славика Ирина Сергеевна очень надеялась на помощь подруги Фимки. Благодаря журналистским связям та была вхожа в такие кабинеты, куда Ирина Сергеевна и нос-то сунуть не смела. В облвоенкомате ничего нового к уже сказанному по телефону об обстоятельствах исчезновения сержанта срочной службы Вячеслава Игоревича Милохина добавить не смогли, отговаривались неопределенно: выясняем, ждите. Нужно было обращаться куда-то выше, может быть, даже в Министерство обороны, в Москву, но Ирина Сергеевна не знала ни тамошних адресов, ни телефонов.
Досадно, что именно сейчас и Фимку скрутило – заболел вдруг желудок. Ирина Сергеевна без очереди провела ее по специалистам поликлиники, в которой работала сама. Конечно, подруга могла обследоваться в лечебном учреждении рангом повыше – в областной больнице, например, но, поскольку именно в этот момент проводила журналистское расследование злоупотреблений, допущенных руководителями Управления здравоохранения области, то «светиться» там не захотела, решила лечиться, как все, «демократично», а заодно поднабраться впечатлений о состоянии нынешней медицины.
«Испытано на себе!» – так, кривясь от боли в животе, обозначила Фимка рубрику для будущей, в прямом смысле слова выстраданной статьи. Фимку обследовали, и когда Ирина Сергеевна прочитала в медицинском заключении вместо диагноза заболевания что-то невнятное: «Объемный процесс желудка», с угрожающим знаком вопроса, поняла, что врачи подозревают самое страшное.
Оставив разволновавшуюся подругу возле окошечка регистратуры, Ирина Сергеевна зашла в кабинет заведующей и показала ей результаты обследования. Завполиклиникой – громоподобная бабища с вавилоном пережженных перекисью волос над толстой, краснощекой физиономией – перелистала небрежно карточку и заявила:
– Это, дорогуша, теперь не к нам. Пусть ее онкодиспансер лечит. Рак! – Потом, посмотрев скептически на обескураженную Ирину Сергеевну, повела глазами в сторону, пожала плечами. – Или посоветуйте ей обратиться в «Исцеление», к Константину Павловичу Кукшину. Он хоть и дорого берет, зато результаты лечения потрясающие. Только не распространяйтесь о нем особо. У него своя методика, и Кукшин не любит, когда пациент у других докторов побывал. Говорит, что мы, коновалы, какую-то ауру или чакру, черт их разберет, разрушаем… Ваша подруга, если не ошибаюсь, журналистка? Читала, читала. Лезет она в те сферы, в которых ничего не смыслит. Медицина – дело тонкое… Искусство врачевания, знаете ли… А она – «злоупотребления», «коррупция»… Нехорошо! Денежки у нее наверняка есть – пусть раскошелится.
Несмотря на то что медицинский центр «Исцеление» располагался здесь же, в здании поликлиники, Ирина Сергеевна мало что знала об этой фирме. Слышала, что доктора и медсестры в «Исцелении» получают какие-то запредельно-огромные зарплаты.
Фимка, узнав о том, что ей предстоит выбирать между онкодиспансером и Центром нетрадиционной медицины, сразу поникла, скукожилась вся и сперва пошла по знакомым профессорам-светилам, но те, принимая ее радушно, едва взглянув на результаты обследования, сразу скучнели, обещали достать какие-то редкие и чрезвычайно действенные препараты. Однако на Фимкин вопрос, нельзя ли отправить ее за границу, где лечат успешно рак в любой форме и стадии, старый профессор медакадемии, знавший ее с пеленок, покачал укоризненно седовласой гривой:
– Ну что ты, мечтательница! У здешних докторов тоже золотые руки! Вот я позвоню сейчас в онкодиспансер и тебя там примут как родную…
И когда Ирина Сергеевна пересказала Фимке разговор с завполиклиникой, поникшая подруга отправилась в «Исцеление», где провела больше часа.
Вышла оттуда Фимка окаменевшая и на взволнованные расспросы – что да как – процедила сквозь зубы: «Лжец».
Расстроенная Фимка ушла, а Ирина Сергеевна, не осмелившись приставать к ней с просьбами об участии в судьбе Славика, принялась обдумывать планы самостоятельных действий.
Что-то подсказывало ей, что сын жив. Переживая и плача по ночам, она все-таки не испытывала черной тоски, безысходности. Верилось, что не обманывает материнское сердце и она увидит еще своего Славика – живого и невредимого.
Дождавшись окончания рабочего дня, Ирина Сергеевна побежала к бывшему мужу, Игорю. Он жил в старом районе города, неподалеку от железнодорожного вокзала. Здесь, в неказистых внешне пятиэтажках «сталинской» застройки, с растрескавшимися и обвалившимися частично барельефами в виде серпов и молотов, снопов пшеницы и гроздей алебастрового винограда, заляпанных птичьим пометом, обитала старая степногорская интеллигенция. Их теснили «новые русские», выкупали огромные, с лепными потолками квартиры у спивающихся обкомовских отпрысков, споро проводили «евроремонт».
Игорь ни во врачебной, ни в административной карьере преуспеть не сумел, однако и не опустился, жил скромненько с новой семьей, работал, как говорят доктора, «на ставочку», раз в несколько лет продавая для продления семейного благополучия то доставшийся в наследство от родителя гараж, то теткину дачу, то бабушкину квартирешку.
Отца Игоря Ирина Сергеевна знала плохо. Вспоминался он солидным, с блестящей потно лысиной, вальяжным мужчиной. По квартире ходил, несмотря на грузность, бесшумно, вкрадчиво ступая суконными тапочками по мягким коврам, с непременной байковой тряпочкой в руках, коей беспрестанно смахивал невидимую пыль с темной, громоздкой до треска в полу мебели, оттирал, полировал там, где кто-то мог невзначай коснуться руками, и казалось, что лысина его сверкала незамутненно благодаря столь же неустанным заботам и применению специальных средств вроде «Полироли». Чем занимался сановный папаша в свободное от полировки платяных шкафов и сервантов время, Ирина Сергеевна не представляла, однако плохо верилось в то, что все помыслы его были направлены на неустанную заботу о благе трудящихся.
За Игорем пристрастия к чистоте не водилось, он был даже в чем-то неряхой, по крайней мере, не догадывался без напоминания сменить рубашку, носки, зато здорово напоминал свою мать. У нее, как и у Игоря, не сходило с полного и вполне здорового лица выражение обиды и уязвленности, будто ее и сына обошли чем-то в жизни, не додали по-крупному, а может быть, оттяпали, а им осталось теперь только переживать об упущенном.
Ирина Сергеевна знала за ними это качество, но не могла привыкнуть к их вечной досаде, выражаемой обычно присказкой: «Ну, конечно, как нас что касается…»