Небесные
Шрифт:
Когда до Поющей Долины, размахивая указом и вытирая потный лоб, добрался осведомитель, Карима уже и след простыл. В колокольне он пересчитал серебрянки, спрятал их в тайник и уснул крепким праведным сном младенца.
Три следующих месяца Карим работал, не зная отдыха. Нанимался возводить дома и амбары, рубил и тесал своевольный коготник, наведывался на Ктур за плодами кракума, кипятил из него краску и продавал женщинам, собирал по лесу и сбывал белую паутину, устраивался помощником к кузнецу и доил низкорослых коров. На сходке он появлялся все реже и реже, затем и вовсе пропал, посвятив себя бесконечному труду. Кормился у бабки, ночи коротал там же, а чуть спозаранку сразу бросался в бой. Бабка распереживалась.
–
– Успеет еще, - ворчливо встревал дед, - пусть осмотрится. Нечего его к юбке вязать. А и захочет привязаться, сам себе жену найдет, получше. А Тара твоя страшилище: одно плечо выше другого, да глаз косит.
– А ты не встревай, тоже мне, красавец нашелся.
– Да видать нашелся, раз ты позарилась.
– На халупу твою проклятую зарилась, ты в придачу шел. А Кариму уже... А ну стой, зараза, куда в окно?!..
В морозы он затаился на голубой поляне. Перебрал все, что было в тайнике, сложил в две неравные кучи, обе аккуратно упаковал: одну в сверток, другую в котомку. Из отреза серо-белой паутины скромсал себе новые рубаху и штаны, накидку оставил старую - ее еще хоть тысячу лет носи. Как только зажурчали первые ручьи, Карим уже был у бабки. Она хмуро на него взглянула, уже догадываясь, что скажет.
– Я попрощаться пришел.
Дед тяжело вздохнул.
– Значит, пора?
– Я вернусь, только еще не знаю когда, а вы здесь не засиживайтесь, перебирайтесь в Долину, дом уже достроен.
– Переберемся. Вот на этой неделе и переберемся. А ты себя береги, не забывай нас.
– Да ни в жизнь!
– И про Барад никому не сказывай. Чужие знать не должны.
– Не скажу.
Замолчали. Карим чувствовал, как не хотят его отпускать, по лицам видел, как крепки узы, но те же узы и не позволяли удержать на месте. Сам вдруг задумался - правильно ли делает? не пожалеет ли?
– но перед глазами встала Большая Земля, распростертая как на ладони, широкая, неведомая, манящая, и отчего-то обдало легким ароматом лаванды. Понял: все равно уйдет, как бы ни рвалось сердце. Слишком тесен Барад, негде развернуться беспокойной душе, и подобно предкам, не усидевшим на месте, пора и ему отправляться в путь.
Бабка надавала кипу самых разных вещей, без которых в дороге "загнешься и все". Карим знал: "кумушки" долго еще будут его провожать, поэтому вести себя хотя на спуске следует благоразумно. Проводили его до выхода из Барада - дальше Карим не позволил, тяжело им будет видеть, как он ступает за Край, - неловко обняли на прощанье. Он добрался до плато, махнул рукой двум маленьким фигуркам внизу, нахохленной дедовой и бабкиной неподвижной, и растворился в игривом облаке.
Под выдвижной скрипучей половицей в их новом доме мирно покоились сто тринадцать туров. Одну сребрянку Карим оставил себе на память.
ГЛАВА 3
– Ваше Высочество, к вам министр финансов господин Амааль.
– Впустите его.
Твердой поступью бывшего воина Амааль вступил в лиловые покои младшего принца, ожидаемо обнаружив последнего за изразцовым сарийским столом с криволинейной расписной крышкой. Учитывая складывающиеся обстоятельства, от стола давно следовало избавиться, но едва ли кто во всем дворце обратил на то внимания. Перед наследником высилась кипа изукрашенной каборрской бумаги. Даже со своего места - к принцу не надлежало приближаться ближе, чем на три метра - первый советник мог видеть, что она первого сорта: по плотности, по сплетениям и связям волокон, по характерному благородному оттенку, по идеально подрубленным краям. В углу первого, верхнего
– Я пришел осведомиться о вашем здоровье, - сдержанно поклонился Амааль, - которое не позволило вам явиться на Совет. Министры были обеспокоены вашим отсутствием, и я вызвался вас проведать.
– На Совет?
– принц устремил на советника удивленный, слегка напуганный взгляд.
– Вы говорите о Совете Министров? Разве мне следовало на нем присутствовать?
Воцарилась тишина. Амааль буравил взглядом несчастного наследника, которому присягнул вопреки всем и вся, гадая, притворяется ли тот или впрямь настолько глуп. Внутри него медленно начинало восставать негодование: министр провел несколько бессонных ночей, размышляя о расколе, раскаиваясь в содеянном, просчитывая следующие шаги. В то время, как он терзался в поисках выхода, вынашивая планы и надеясь перехватить принца в одиночестве после Совета, последний безмятежно возил кистью по бумаге, выводя каждую бороздку на пестрых перьях с терпением человека, имеющем в своем распоряжении массу времени.
– Как будущему королю Риссена вам, Ваше Высочество, отныне д'oлжно быть на всех собраниях, где обсуждаются дела королевства. Я удивлен, что вы того не знали.
– Раньше на все Советы ходил Рай, - растерялся младший принц, - значит, теперь я должен?
– Поскольку Его Высочество принц Раймонд покинул наш мир, - и как же невовремя он это сделал, - все обязанности наследника переходят к вам. Разве Его Величество не обсуждал это с вами?
– Он меня не замечает, - бесхитростно ответил наследник.
– После моего дня рожденья не заговорил со мной ни разу. Я его рассердил. Не знаю только чем.
А вот Амааль прекрасно сознавал, что вызвало разочарование короля. И чувствовал, что вполне его разделяет.
– Ваше Высочество, вас желает видеть Его Величество.
Глаза принца расширились. Он неуклюже встал из-за стола, взмахом незакатанного рукава смахнул на пол бутыль с краской. Сарийской. На темном паркете растеклись блики золотого солнца, несколько капель украсили кожаные туфли советника.
– Прос-стите. Я... Мне надо идти... Отец зовет...
Министр сидел в своей комнате, строго-настрого велев слугам его не беспокоить. Мыслями он был в том дне, когда, до того разделявший свой путь с первым советником, он, тем не менее, сделал первый шаг в сторону. Однако как бы министр ни злился на Самааха за отступничество, за выбор, перед которым поставил, за ощущение неверности своего решения, в глубине души понимал, что советник поступал по-своему правильно, и в действиях его было больше резона, чем когда-либо будет у будущего короля.Король старел и все больше отходил от дел, и если раньше их подхватывал принц Раймонд, то сейчас они крюком зависли в воздухе, ожидая, пока кто-нибудь их подберет, и если того по праву рождения не сделает новый наследник, то по праву захватчика они отойдут Самааху. Амааль не мог не осознавать, что момент для захвата власти как нельзя более подходящий: Его Величество прячется в своей башне, королева оплакивает старшего сына, наследник погиб, а младший принц сделался личным художником птицы. Народ преподнесет первому советнику престол на блюдечке.
Над уставшимамшерским краем уже нависли лунные рога, когда министр позвал сына. Налил ему чарку вина, как равному подал обеими руками.
– Выпей за здоровье своего короля.
Когда чарка опустела, и на щеках Харда заиграл легкий румянец, министр вступил:
– Ты знаешь, что случилось во дворце во время подношения даров.
– Я в курсе, но... Вы же знаете, отец, я не силен в политике. Ходят слухи, что господин Самаах бросил наследнику вызов, но сплетни эти так нелепы, что кажутся бессмыслицей. Я не верю, что господин Самаах мог это сделать.