Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..
Шрифт:
– А что слышно об отце? – перебила я племянника.
Он как-то сразу сник, а потом встал, взял с письменного стола какие-то листки и подал мне.
– Вот, читай. Вчера заходил полковник, сказал, что он недавно был вместе с папой где-то далеко-далеко на севере. Там зимой ночь круглые сутки, а летом солнце не заходит. Там папа строит красивый город, похожий на Ленинград, и большой горно-металлургический комбинат, – без передышки рассказывал Юрка. – Полковника и еще многих бывших военных направили на фронт. Он сумел заехать к себе домой и вот еще к нам забежал и очень сожалел, что маму не застал.
Я читаю поданные Юркой листки, исписанные моим братом. На одном – письмо
– Вот папа поедет на фронт, – доверительно говорит Юра, – и я с ним попрошусь. Если не возьмет – самостоятельно двинусь. Мы ведь с Витькой Тимохиным давно решили пойти на фронт, только вот Витька ростом мал, а меня ведь запросто пропустят, я выше всех в классе! Жаль, что ты, тетя Аня, не на фронт едешь, а то бы я с тобой с удовольствием поехал. А учиться никогда не поздно. Разобьем фашистов – и учись себе, сколько хочешь…
Ночью в городе была воздушная тревога, но мы в бомбоубежище решили не ходить – так до утра и проговорили. Утром, отправляя Юрку в школу, а сама собираясь на вокзал, я взяла с него слово – без моего ведома никаких шагов в сторону фронта не предпринимать. Юрка обещал, но с условием, что если я сумею попасть на фронт, то обязательно выпишу его к себе, а пока он будет учиться в школе и постарается изучить винтовку и пулемет. С тем мы и расстались.
Моего вызова на фронт и приезда отца Юра так и не дождался. С отцом он встретился спустя много лет после войны, когда моему брату, после десятилетнего заключения, назначили ссылку. Вася да и многие другие «политические» заключенные выжили благодаря милосердию начальника строительства, а затем директора Норильского горно-металлургического комбината Завенягина. Чтобы обеспечить стройку специалистами высокого класса, он привлек к работе «спецов» из политических заключенных, смягчив их режим. Брата самолетом под конвоем неоднократно привозили в Москву на утверждение каких-то планов. Домой, на Арбат, его, конечно, не отпускали и не разрешали даже позвонить. Жил он тогда в гостинице КГБ на площади Маяковского… Катю, жену брата, я часто называла декабристкой. Она на свой страх и риск, когда мужу дали ссылку, забрала Юрку и отправилась в далекий Норильск водным путем – так было подешевле. Три месяца добирались – еле выжили. Но радость встречи вселила в их семью веру и надежду… В 1953 году Василия реабилитировали, но он продолжал жить с семьей в Норильске. Работал он теперь заместителем директора Норильского горно-металлургического комбината имени Завенягина, Катя – в пошивочной мастерской. В 75 лет брат ушел на пенсию, но сейчас в Норильске трудится уже третье поколение Егоровых – внуки моего брата Виктор и Андрей. Жизнь продолжается…
Ближе к фронту
В вагоне было не продохнуть. Люди сидят, прижавшись друг к другу. Долго молчать в таком «тесном единении» не будешь, и я разговорилась с соседом – пожилым, по всему видно, кадровым командиром. Разговор, естественно, велся вокруг фронтовых событий – других тем тогда не было. Я больше спрашивала – мне было интересно разузнать все у сведущего человека, – и военный отвечал. Лишь единственный вопрос задал он: «Зачем, собственно, ты, девушка, едешь в сторону фронта?» Я показала ему свое направление.
– Вот чудаки, – удивился командир, – какой же сейчас в Сталино аэроклуб? Ведь эвакуировался город…
– Не может быть! – воскликнула я.
Сосед мой тяжело вздохнул:
– Однако может, девочка…
Действительно, в аэроклубе никого не оказалось: все эвакуировались. Командир оказался прав. В пустых помещениях аэроклуба, гулко хлопая дверями и окнами, гулял вольный степной воздух. Я растерялась: что же делать, к кому обратиться?.. Обратно ехать у меня нет денег, нет проездного, ничего! Я вышла на улицу, сориентировалась и поспешила к центру, надеясь там найти какое-нибудь нужное учреждение или просто встретить людей, способных дать толковый совет.
Идти одной мне долго не пришлось. Не прошла я и одного квартала, как сзади меня кто-то ухватил за рукав гимнастерки.
– Ну и легка ты на ноги! – произнес над ухом молодой задорный голос. – Едва догнал…
– А стоило ли? – грубо ответила я, резко повернувшись к незнакомцу. Я ненавидела уличных приставал, особенно неуместных во фронтовом городе.
– Да ты не подумай чего дурного, – голос человека, оказавшегося совсем юным, звучал успокаивающе. – Я видел, что ты заходила в аэроклуб. Подумал – не случайно, стало быть, дело какое привело. Будем знакомы, – парень протянул руку, – здешний учлет Петр Нечипоренко.
Не особенно охотно, я все же ответила на приветствие. Но моя настороженность еще не прошла, и это не осталось незамеченным.
– Не веришь, что ли? Так вот документы. Сейчас в военкомат иду, а там – на фронт…
– На фронт? – уже с почтением переспросила я.
– А то куда же? Но это тебя мало касается, это дело мужское. А догонял я тебя, увидев гимнастерку с птичками в петлицах. Хотел сказать, что я слышал, что завтра с утра кое-кто из начальства приедет. Так что не прозевай…
– Завтра… А куда сегодня податься?
Парень улыбнулся:
– Да хоть в театр. Оперный. Последний спектакль идет, «Кармен», а затем театр эвакуируется. Он здесь в центре, совсем рядом.
Я проводила парня до горвоенкомата, пожелала ему возвратиться домой с победой и немножко позавидовала тому, что он уже идет на войну, защищать Отчизну. И в театр я тогда действительно сходила, но помню, что на сцену смотрела, словно через матовое стекло. Все виделось расплывчатым, туманным, а ведь сидела в пятом ряду партера полупустого зала. Мне было не до спектакля: мысли уносились куда-то далеко-далеко. Испания, тореадоры, страсть и любовь… Не доходило это тогда до меня, не волновало. Я равнодушно смотрела, как красавица Кармен начала свою знаменитую хабанеру, – но на самой высокой ноте вдруг сорвался оркестр, и в зал опустилась внезапная тишина. Певица застыла с раскрытым в недоумении ртом. Маленький сухопарый мужчина прошел по сцене, остановился у самой оркестровой ямы и загремел в тишину:
– Товарищи, воздушная тревога! Просьба ко всем – спуститься в бомбоубежище. Только соблюдайте, пожалуйста, порядок.
Вот таким получился финал этого спектакля…
Из бомбоубежища я вернулась в помещение аэроклуба и обосновалась на ночлег в одном из кабинетов на диване, обтянутом холодным дерматином.
Утром раздался стук в дверь, и тут же на пороге появился широкоплечий ладный человек в форме военного летчика. В петлицах – три кубика: стало быть, старший лейтенант. Заметил он меня не сразу, так как я лежала на диване забаррикадированная столами.
– Вы что здесь делаете? – спросил он строго.
– Я из Москвы, получила назначение в местный аэроклуб. И вот жду начальство.
Лицо военного просветлело:
– Считайте, что мы по одному делу. Мне тоже нужно начальство. Я за летчиками приехал… – Тут старший лейтенант сделал выразительный жест рукой – по всему было видно, что дворец авиации его хозяева покинули надолго…
– Как же быть?.. – с тревогой спросила я, и тут мне в голову вдруг пришла внезапная идея: – Так вы за летчиками? Возьмите меня! Вот документы. Они в полном порядке!