Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..
Шрифт:
Я продолжала работать на льнокомбинате. Два раза в неделю занималась с планеристами, посещала курсы по подготовке в институт. Однажды вечером в выходной день я зашла в кафе, села за столик и заказала мороженое.
– Егорова! – окликнул меня кто-то сзади.
Я повернулась на голос и, увидев комиссара аэроклуба, подошла к его столику. Он познакомил меня со своей женой, дочкой и усадил рядом.
– Почему же ты не ходишь в аэроклуб? – спросил меня комиссар.
Я высказала свои сомнения, а он мне и говорит:
– Зря, а ведь вчера после долгих споров мы решили отдать единственную женскую путевку в Херсонскую авиационную школу тебе.
– Мне?
– Да,
– Ничего, называйте, мне даже нравится, – искренне ответила я. – Ведь братья Коккинаки – прославленные летчики, испытатели и рекордсмены!
– Завтра же бери в штабе аэроклуба направление, увольняйся с комбината и быстрей езжай в Херсон. Учти, кроме специальных предметов тебе придется сдавать там экзамены по общеобразовательным предметам за среднюю школу. Конкурс большой, готовься!
В Херсоне действительно был большой наплыв воспитанников аэроклубов страны. Они приехали из Москвы и Ленинграда, Архангельска и Баку, Комсомольска-на-Амуре и Минска, Ташкента и Душанбе.
В первую очередь нас направили на медицинскую комиссию. Кто прошел, того включали в группы для сдачи общеобразовательных предметов. Математику-«устно» принимал старый преподаватель педагогического института. Убедившись, что он плохо слышит, мы помогали друг другу подсказками, и большинство получили пятерки… Постепенно нас становилось все меньше, – но вот уже пройдена и мандатная комиссия. По совету секретаря Смоленского обкома комсомола я ничего не сказала о своем старшем брате. И вот наконец вывешены списки принятых. Я читаю: «Егорова – на штурманское отделение». Большой, бурной радости – такой, какая была у меня в Ульяновске, не прорвалось, но все же бегу на почту и посылаю маме телеграмму – хочу ее порадовать. Да, порадовать, сообщить, что ее дочь приняли в летную школу! Это было не военное училище, а от ОСОАВИАХИМа. На штурманское отделение туда принимали только девушек, а на инструкторское – в основном парней.
Получив телеграмму из Херсона, мама ответила письмом, которое я сохранила:
«Родная моя, здравствуй!
Я получила твою телеграмму. Рада за тебя. Но еще больше бы я радовалась тому, если бы ты не стремилась в небо. Неужели мало хороших профессий на земле? Вот твоя подружка Настя Рассказова окончила ветеринарный техникум, живет дома, лечит домашний скот в колхозе, и никаких нет тревог у ее матери. А вы у меня все какие-то неспокойные, чего-то все добиваетесь и куда-то стремитесь.
От Васеньки никаких известий нет. Ох, дочушка, изболелось у меня о нем все сердце. Жив ли сердечный? Помню, как приехала к нему в Москву, а он уже директор и депутат какой-то. Надел он на меня свою кожаную тужурку, взял под руку и повел в театр. А там все зеркала, зеркала, а я-то думала, что это на нас похожие идут – удивленье одно. Хотя бы ты за него похлопотала.
А ты учись, старайся. Что же теперь делать, раз уж полюбила свою авиацию и она тебе дается. Вы, мои дети, счастливы – счастлива и я. Вы в горе – горюю и я, ваша мать.
Восемь человек вас, детей, у меня, и за всех я в тревоге. Все разлетелись мои птенцы. Вот и последнего – Костю проводила в армию. Дала ему наказ служить верно и честно, но когда поезд с ним стал скрываться за поворотом – упала на платформе без сознания. И что это уж со мной такое приключилось – ума не приложу».
Эх, мама, мама! Как же я могла объяснить тебе, что такое для меня полеты? Это моя жизнь, моя песня, моя любовь! Кто побывал в небе, обретя крылья, никогда не изменит ему, будет верен до гробовой доски, а если случится, что не сможет летать, все равно полеты будут ему сниться…
Мне нравилось, как вели занятия преподаватели в нашем училище. Много было преподавателей из пединститута, которые и сделали нас грамотными людьми. Я запомнила, как один раз немножко опоздала на занятие. Зашла, извинилась, – там мест уже не было, и я села у окна, вверху амфитеатра. Нам дали задание, задача была очень простая, я решила ее и сижу – смотрю в окошко. А все еще сидят, копаются. Преподаватель спрашивает: «Вы почему не работаете? Выходите и на доске решите!». Я быстро написала на доске решение, все его списали. И вот всем «отлично», а мне «хорошо». Вот, на всю жизнь запомнилось! Особенно интересно проводил занятия по метеорологии старый отставной морской капитан, избороздивший все моря и океаны. Он был кумиром для нас всех! Капитан входил в аудиторию, важно подняв голову в форменной фуражке с очень высокой тульей. Мы все вставали, приветствуя капитана и глядя на его тщательно отутюженную и подогнанную по фигуре форму, мне так хотелось быть похожей на него! А ведь роста капитан был совсем маленького, с глубоко посаженными глазами, которые глядели на нас добро и уважительно. Каждый раз капитан начинал лекцию со старинного поверья: «Если солнце село в тучу, берегися, штурман, бучи…» Или вспоминал еще какую-либо поговорку, касающуюся нашей будущей профессии.
Я впервые поняла, что такое хороший преподаватель: он любит свою профессию, увлечен ею, и не только даст хорошие знания, но обязательно привьет своим слушателям любовь к предмету. Учиться мне было несложно. Я ведь уже инструктором работала! Мы изучали теорию полета – и летали, конечно: на двухместных У-2, УТ-1, УТ-2.
Война с Финляндией ускорила наш выпуск. Программу обучения в школе резко сократили, «закруглили», и подвели к экзаменам, которые мы сдавали тоже в спешке. Нам даже обмундирование не сумели пошить, так и выпустили – в старых гимнастерках и юбках, в каких мы были курсантами.
После выпуска меня направили в аэроклуб города Калинина – на должность штурмана аэроклуба. Но на месте оказалось, что штурман в аэроклубе уже есть, но не хватает летчика-инструктора. Я очень хотела летать и с радостью согласилась принять эту должность. После проверки техники пилотирования меня допустили к обучению учлетов и выделили мне группу в 12 человек. Ребята были все разные: и по общей подготовке, и по физическому развитию, и по характерам. Объединяло их одно – любовь к авиации. Всем не терпелось поскорее закончить наземную подготовку и начать летать. И я их отлично понимала!
Часто к нам на занятия приходил командир звена старший лейтенант Черниговец. В армии он был летчиком-истребителем, и в ОСОАВИАХИМ его послали «на укрепление инструкторских кадров». Черниговец действительно мастерски летал, хорошо знал математику, физику, легко объяснял громоздкие формулы по аэродинамике. Курсанты любили его за уважительное к ним отношение. Очень помог Петр и мне. В один из летных дней разбился старший летчик-инструктор Гаврилов. При ударе самолета о землю курсанта выбросило из кабины в сторону, а он сгоряча поднялся и побежал. Врачи осмотрели его, послушали и дали освобождение от полетов – а через пять дней и его не стало… Полеты прекратились. Курсанты ходили понурые. Командир звена Черниговец приказал построить все звено для разбора случившегося.