Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..
Шрифт:
– Тугуши! А что вы знаете о бочке? – спрашивает Мироевский.
– Это двойной переворот через крыло в горизонтальной плоскости. Вывод в направлении ввода, – отчеканивает на одном вдохе учлет, – но на нашем самолете У-2 «бочку» не сделаешь – скорость мала.
Тугуши, как научился летать, переменился. Когда у него не получалось с полетами, он ходил поникший, без улыбки, даже черные глаза его тогда казались бурыми. А теперь Тугуши весь сияет, на аэродром приезжает в белой рубашке с галстуком. Его серый коверкотовый осоавиахимовский костюм тщательно отутюжен, ботинки начищены до блеска – на них даже аэродромная пыль не садится. Побрит Тугуши до синевы, глаза сверкают!
– А вот иммельман как выполняется, Кутов? – дотошно выспрашивает инструктор.
Виктор Кутов, кареглазый паренек с нежным, как у девушки, лицом, показывает порядок выполнения этой сложной фигуры. Виктор работает на мраморном заводе Метростроя и учится в вечернем техникуме. Он очень любит читать, пишет стихи и собирает книги. Покупает он их обычно в двух экземплярах: один – себе, другой – мне. Но мне негде хранить книги, и я отношу их в нашу шахтную библиотеку. Иногда в дарственной книге я обнаруживаю стихи, написанные от руки: их автор – сам Виктор. Я бережно вынимаю листок со стихами из книжки, а когда никого нет рядом, читаю, перечитываю их, складываю в сумочку, а в общежитии прячу подальше, в свою заветную шкатулку…
Но вот и теория, и самостоятельные полеты по кругу, и наземная подготовка пройдены. Нас уже допустили в «зону» – на отработку пилотажа. Виражи, мертвые петли, штопор из красивых терминов в учебниках становятся реальными показателями нашего мастерства. А мы неудержимо стремимся дальше – как можно лучше овладеть искусством самолетовождения. В эти дни Виктор Кутов и Тугуши стали моими постоянными спутниками, даже в столовой старались сесть за мой стол. Виктор мне нравился, а вот Тугуши – нет, хотя он старался изо всех сил угодить мне. Пытался он даже льстить: «Ты, Аня, будто родилась в машине, даже завидно. В первый раз поднялась самостоятельно в воздух и никаких замечаний не получила. Да что там замечания, самолет в твоих руках, Аня, как конь объезженный. А меня ни черта не слушает!» Я промолчала, да и что я могла ответить – вот если бы это высказал Виктор… Настроение у всех нас было бодрое, приподнятое: каждый день мы открывали что-то новое. То и дело слышится:
– А знаешь, я на «мертвой петле» чуть не сорвался в штопор!
– Да не виражи у тебя получаются, а «блинчики».
– Ну и пикирнул сегодня Витя!..
И вот однажды идем со старта, как всегда, строем и во всю силу легких поем свою любимую:
Все выше, и выше, и вышеСтремим мы полет наших птиц…Вдруг кто-то из ребят перебивает:
– Смотри-ка, братцы, что это в девчачьей палатке краснеет?
Песня оборвалась. Все еще издали начали рассматривать нашу палатку с поднятыми боками, а подойдя ближе, увидели, что моя армейская койка застелена сверху роскошным красным стеганым одеялом. Рядом на табуретке сидит женщина – моя мама.
– Братцы, вот это приданое!.. – дружно захохотали все.
Старшина разрешил мне выйти из строя, я наспех поздоровалась с мамой и выпалила:
– Ну зачем ты привезла одеяло? На смех людям!..
– Дочушка, так ведь тебе холодно под солдатским-то. Как чуяло мое сердце!
– Мне, как и всем, нисколечко не холодно! И забери ты его, пожалуйста, обратно, а то меня совсем засмеют…
Но тут подошел мой инструктор, познакомился с мамой, полюбовался одеялом и сообщил, что я хорошо летаю, а скоро буду прыгать с парашютом.
– Как летает? – воскликнула мама и встала с табуретки, бессильно опустив руки.
Удивился и Мироевский:
– Почему же ты, Егорова, не написала матери, что учишься летать?
Я промолчала, а мой инструктор, по возможности популярно, стал объяснять маме, что же это такое – самолет У-2.
– Не волнуйтесь за дочку! Наш самолет совершенно безопасен – ну как телега. Только телегу везет лошадь, а у самолета мотор в несколько лошадиных сил. А вот что одеяло привезли – это хорошо. По ночам-то мерзнут все: лес близко, речка…
Мама успокоилась и доверительно обратилась к инструктору:
– Уж вы приглядите за ней, сынок. А то она у меня какая-то взбалмошная: то под землей выдумала работать, то в небо полезла…
– Хорошо, мамаша, хорошо. Будет полный порядок. Не беспокойтесь за дочку.
В тот же день мама уехала в Москву. Одеяло осталось у меня, но, правда, довольно часто стало пропадать. Раз в дождливую погоду я решила его разыскать и нашла в палатке у ребят: завернувшись в него, как в спальный мешок, крепко спал Лука Муравицкий…
Время шло быстро. Мы с ребятами работали на Метрострое, летали в аэроклубе – пилотировали в зонах неподалеку от аэродрома, выполняли полеты по маршрутам. В нелетную погоду мы изучали устройство парашюта, его укладку и правила прыжка. Нам предстояло постичь и это – возможно, пригодится… В изложении инструктора, парашютиста Владимира Антоненко, все выходило очень просто. Но когда пришло время прыгать – я едва сумела уснуть ночью. Наутро погода выпала ясная – значит, прыжки состоятся. Помню, я надела парашют, зарядила его – то есть натянула тугие резинки, прицепила их прочными крючками к петлям клапанов. Инструктор проверил «зарядку», а медсестра Ира Кашпирова – пульс, и тут как начало что-то у меня «шевелиться» и болеть в груди! К самолету я шла по-медвежьи – парашют связывает движения. Неловко взобравшись на крыло, я устроилась в переднюю кабину: в задней – летчик Николай Лазарев. Мы взлетаем, набираем высоту 800 метров.
– Приготовиться! – слышу я голос летчика.
– Есть приготовиться, – отвечаю я, суетливо вылезаю на плоскость и, держась за стойку, смотрю вниз. Ой, как страшно! Хочется обратно в кабину, и я, наверное, залезла бы, но летчик убрал газ и крикнул:
– Пошел, – и легонько подтолкнул меня.
– Есть пошел! – кричу я и прыгаю в «пропасть»…
Дальше действую как учили. Дергаю за кольцо, – но мне почему-то кажется, что тросик не вытягивается и хлопка не будет, а значит, и парашют не раскроется! Вдруг меня сильно встряхивает, над головой раскрывается белоснежный купол, а я сижу, как в кресле, на ремнях. Вокруг удивительная тишина, но меня охватывает безудержная радость, и я не то пою что-то, не то кричу. Но вот земля уже близко. Я поджимаю немного ноги и падаю на правый бок – все по правилам. Затем я быстро встаю, отстегиваю парашют, гашу купол и начинаю его собирать. Тут подоспевают ребята, помогают мне, и мы дружно договариваемся прыгать еще и еще. Уж очень это большое удовольствие! После прыжка я и землю чувствую как-то по-особенному, и себя тоже. Появилась какая-то уверенность – «Я все могу!»…
Осенью, когда учебная программа на самолете У-2 была закончена, к нам на аэродром приехала государственная комиссия НКО (наркома обороны). Вначале нас экзаменовали по всем теоретическим предметам, затем стали проверять технику пилотирования. Все мы пилотаж в зоне выполнили на отлично – комиссия осталась вполне довольна.
Настало время расставаться и нам с лагерем, аэродромом, инструктором, товарищами. Было радостно и чуточку грустно. Радостно, что обрели крылья, а грустно – так ведь расставаться всегда грустно…