Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..
Шрифт:
Счастье переполняло меня. Хотелось петь, кричать в простор. Кричать о том, что я – летчица, что я могу повелевать самолетом! Я – простая русская девчонка, девчонка с Московского метростроя! Но чудо, которое показалось мне вечностью, длилось всего несколько минут: ровно столько, сколько нужно, чтобы успеть совершить круг над аэродромом. И вот У-2 уже снова бежит по траве. Около посадочного «Т» стоит Мироевский. Он поднял вверх большой палец и сделал белым флажком какой-то знак. Сначала я не поняла, в чем дело, а потом догадалась: разрешает второй полет. Значит, я все исполнила как надо. Во втором полете моей радости не было предела. Я пела, потом что-то кричала, наконец, сняв ноги с педалей, попыталась выбросить какие-то коленца – и не заметила, как приблизилась
Я стараюсь, очень стараюсь посадить машину как можно точнее, – и мне это удается: У-2 садится на три точки у самого «Т». Встречает самолет наш старшина Хатунцев. Одной рукой он ухватился за крыло, а другую держит поднятой вверх с оттопыренным большим пальцем. Я в отместку за то, что он заставлял меня мыть хвост самолета, показываю старшине язык и прибавляю обороты мотора. Самолет рулит быстрее, и Ваня бежит во весь дух, сопровождая меня. И так радостно мне в эти минуты, так ликует душа, что кажется, нет в мире человека счастливее меня! Зарулив на стоянку, я выключаю мотор. Ребята, облепив самолет, задают какие-то вопросы, поздравляют, но я спешу доложить руководству аэроклуба о выполнении задания.
– Молодец, Егорова. Летайте и дальше так, – сказал начлет и крепко пожал мне руку.
В тот день из нашей группы вылетели самостоятельно трое – Хатунцев, Петухов и я. После полетов мы идем в распоряжение техника, – и опять старшина Хатунцев «доверяет» мне мыть хвостовое оперение самолета. Я не сержусь, а наоборот, сегодня с удовольствием взялась за тряпку, мыло и ведро с водой. Вечером на разборе инструктор объявил нам благодарность, а Тутуши отругал:
– Почему вы смотрите в полете только на приборную доску? Где ваш объем внимания? Так летать нельзя! Вы и сами разобьетесь, и меня убьете. На посадке только хочу дать вам управление, гляну в зеркало – а вы смотрите не на землю, а на приборную доску. У нас ведь не слепые полеты!.. А еще надо свободнее вести себя в воздухе, не напрягаться и не бояться. Самолет надежный!
И смеясь, добавил:
– История знает случай, когда наш самолет У-2 взлетел и сел без пилота.
Мы все смеемся, а Мироевский вновь терпеливо рассказывает о полете по кругу, показывает маршрут на макете, рисует на доске и затем просит Тугуши все повторить. Учлет повторяет толково, – все-таки у него инженерное образование. На словах у него получается даже лучше, чем у инструктора, но в следующем полете он опять смотрит на приборы. Инструктор снова заставляет его тренироваться на земле, в кабине самолета, – и вот наконец лед тронулся. Вскоре Тугуши догнал нас.
К концу июля, когда мы все вылетели уже самостоятельно, нам предложили взять на работе отпуск и выехать в лагеря, на аэродром. На шахте мне никаких препятствий не чинили. Напротив, наш комсомольский лидер Женя на всех собраниях ставил меня в пример.
– Время сейчас грозное, суровое. С Запада надвигаются тучи войны. Империализм, опираясь на набравший силы фашизм, готовит нападение на Страну Советов! – гневно говорил он и призывал ребят вступать в члены ОСОАВИАХИМа, приобретать военные специальности. На призыв секретаря комитета комсомола откликнулись многие юноши и девушки. Среди них был и Алеша Рязанов – слесарь механической мастерской нашей шахты. Забегая вперед, скажу, что Алеша окончил аэроклуб, затем Борисоглебскую военную школу летчиков-истребителей и в первый же день войны открыл боевой счет сбитым фашистским самолетам. Рязанов защищал небо Москвы, Сталинграда, Кубани, Прибалтики. Наш метростроевец Алексей Константинович Рязанов стал дважды Героем Советского Союза…
Да, так тогда и было: мы работали, учились и еще учились защищать Родину. Взять хотя бы мою знакомую Мотю Астахову. Работая в шахте, она овладела многими специальностями прямо «на ходу»: стала бетонщицей, изолировщицей, лебедчицей, штукатуром, мраморщицей. Какая специальность в данный момент нужнее – по такой она и работала. Кроме того, она училась на рабфаке Метростроя и посещала курсы радисток в школе ОСОАВИАХИМа. В апреле 1942 года было принято постановление Государственного Комитета Обороны (ГКО) о призыве на военную службу женщин. Вначале – в войска связи, следом за первым постановлением было принято следующее – о призыве девушек в Военно-Воздушные силы. Но далеко до принятия этих постановлений Мотя Астахова была уже на фронте. Радистка действовавшей на территории Литвы группы разведчиков, Мотя Астахова была тяжело ранена в грудь, когда разведгруппа прорывалась сквозь кольцо фашистов, напавших на ее след. Тяжело раненная радистка упала в глубокую воронку от бомбы, – товарищи успели лишь оставить Моте фляжку с водой, забрать у нее рацию и прикрыть хворостом, оказавшимся под рукой. Вернуться за ней они смогли только через 10 дней, но, к их великой радости, Астахова оказалась на месте, живой, хотя и в тяжелом, обморочном состоянии. Выходила Мотю простая литовская крестьянка, спрятавшая ее на своем хуторе, в сарае, и лечившая какими-то травами и примочками. А ведь и сама литовка, и разведчики знали, что грозит хозяйке хутора, если у нее фашисты обнаружат разведчицу… Под Новый год за оправившейся Астаховой пришли товарищи по разведгруппе. И опять на Большую землю полетели разведсводки «Ландыша» – такой у радистки был позывной…
После войны Астахова вернулась на родной Метрострой и продолжила работать. Она никогда не любила вспоминать о том, как воевала, как сумела выстоять и выжить, попав в такую страшную беду. И все же однажды она поведала мне: «Лежа на дне воронки от бомбы, в яме, на дне которой была вода, все мое внимание, все силы я направляла на то, чтобы не потерять сознание и не выдать себя стоном. Я знала, что кругом фашисты, и мне было очень страшно. Да и очень болела грудь…»
Однако вернемся опять на шахту 84–85 у стадиона «Динамо» в Москве. Я быстро оформила отпуск, а получив деньги, почти все отослала маме в деревню, написав в письме, что еду в лагеря. В какие – я не объясняла.
В лагерях распорядок дня нам установили армейский. Подъем, физзарядка, уборка палаток, завтрак – если полеты во вторую смену. Когда в первую, то подъем еще затемно, а начало полетов – с зорькой. Вскоре мы все отработали полеты по кругу и приступили к самому интересному – пилотажу. Опять штудируем «Наставления по производству полетов», где сказано, что цель фигурного пилотажа – научить пилота полностью использовать летное качество самолета. Это помогает в совершенстве овладеть маневром машины, необходимым летчику в боевой работе. Но «летаем на пилотаж» мы пока что на земле. Инструктор Мироевский держит в руках модель самолета и разбирает с нами все элементы полета: куда смотреть, что видеть, как действовать рулями не только по направлению, но и по темпу, размаху движений.
– Егорова, – спрашивает он меня, – что это за фигура – «мертвая петля»?
– Петля, – отвечаю я, – это замкнутый круг в вертикальной плоскости.
– Молодец. Садись, – подбадривает Мироевский и шутливо обращается к Петухову: – А что же такое штопор и с чем его едят?
Иван встает степенно, сгоняет за спину сборки комбинезона, опускает руки по швам, его серые глаза загораются, и он начинает:
– Штопором называется быстрое вращение самолета по крутой спирали со снижением. Возникает при потере скорости самолета. Штопор как фигура не имеет самостоятельного значения, но при тренировках обязателен для всего летного состава.
Ваня с детства привык делать все добротно, с чувством собственного достоинства. Родился он в крестьянской семье под Волоколамском. Приехал как-то в Москву к старшей сестре на каникулы – да так и остался у нее. Он окончил школу, затем ФЗУ. Ваня – мастер на все руки. Со своим закадычным дружком Костей Рябовым из автолома они собрали автомобиль: так что с тех пор у нас на аэродроме бочки с бензином стали подвозить к самолетам не на подводе, а на автомашине.
– Штопор необходимо научиться делать для того, – продолжает Петухов, – чтобы выработать у каждого летчика уверенные навыки вывода самолета из непроизвольного вращения, которым может закончиться любой элемент полета при неправильном его выполнении.