Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..
Шрифт:
Дополнительного набора в летном училище еще не было, и жить я продолжала при колонии. Работать же я поступила на военный завод имени Володарского за Волгой. Начальник отдела кадров спросил меня:
– Кем у нас хотите работать?
Я ответила, что прошу принять меня на любую работу, а специальность у меня строительная – арматурщица, чеканщица…
– Пойдешь в бухгалтерию счетоводом?
– Но я никогда не работала на счетной работе.
– Ничего, научишься, – сказал кадровик и добавил, как бы раздумывая: – В цех послать тебя – там работа по сменам, да и заработок будет первые три месяца ученический, а в бухгалтерии – в одну смену и оклад постоянный. Тебе же учиться надо. Придешь к главному бухгалтеру и скажешь,
– Я не сумею работать в бухгалтерии, – повторяла я.
– Сумеешь, сумеешь! – И оформил меня счетоводом.
Когда я пришла к главному бухгалтеру, тот спросил, каким я счетоводом работала.
– Как каким? – удивилась я.
– Ну, по учету или по расчету?
– По учету, – бойко ответила я, памятуя наказ кадровика.
– Вот и хорошо. Пойдете в транспортный отдел к старшему бухгалтеру.
В бухгалтерии транспортного отдела мне тут же предложили приняться за работу и указали стол, за которым я буду сидеть.
– Подсчитайте, пожалуйста, перечни. – Бухгалтер протянул мне пачку исписанных цифрами листов. Но как считать, на чем? Передо мной лежали счеты, стояла какая-то машинка. Кругом все бойко щелкают костяшками, а я ведь совсем не умела так считать! И все же к обеду я подсчитала все листы, правда, не на счетах, а на бумажке. Чтобы никто не видел, как я считаю, я положила ее в выдвинутый ящике стола.
В обеденный перерыв все пошли в столовую. Звали и меня, но я отказалась и решила поговорить с Марией Борек – бухгалтером по учету, сидящей со мной рядом. Мария Михайловна обедала часом раньше, чтобы отдел не пустовал. Как только все ушли, я обратилась к ней:
– Мария Михайловна, пожалуйста, объясните мне, как считать на счетах и что это за машинка стоит передо мной?
Мария Михайловна удивленно взглянула на меня через пенсне.
– Это арифмометр. Но как вы будете работать, не имея специальной подготовки?
Я молчала, да и что могла сказать!
– Вот что, будем заниматься в обеденный перерыв и час после работы, а сейчас я вам объясню на счетах сложение и вычитание…
С тех пор прошло очень много лет, но я до сих пор с благодарностью вспоминаю Марию Михайловну Борек – потомственную ленинградку. Она научила меня бухгалтерскому учету, всячески поддерживала, оберегала. Вовлекла она меня и в общественную работу. Все же, как только я узнала о дополнительном наборе в училище, – тут же отнесла заявление в приемную комиссию. Но на предварительной беседе в приеме мне было отказано.
– В прошлый набор ты скрыла, что твой брат враг народа, а теперь опять хочешь пролезть в училище? Нас не проведешь – мы бдительные!..
И опять я ехала в поезде Ульяновск – Москва. В общем вагоне было очень людно, накурено. Плакали дети. Лежа на самой верхней полке, я вздыхала о своем любимом брате и о порушенной мечте.
Да какой же это враг народа мой брат? Да ведь брат – сам народ! Нас у родителей было шестнадцать человек детей – восемь умерло, восемь осталось в живых. Нужда заставляла отца приниматься за любой промысел. Он работал то возчиком – возил рыбу из Осташкова, с Селигера, то ездил в Торжок за огурцами. А были годы, когда и в Петрограде работал на красильной фабрике. Отец мерз в окопах империалистической войны, с винтовкой защищал Советскую власть в Гражданскую. Вернулся он после всех этих баталий больной, и в 1925 году умер – сорока девяти лет от роду. Васе, самому старшему из братьев, очень хотелось учиться. Но, окончив четыре класса сидоровской школы, по решению семейного совета он пошел в «мальчики» к портному.
Отец тогда сказал так:
– Давай, мать, продадим овцу, и я отвезу Ваську в Питер. Попрошу там Егора Антоновича замолвить словечко у хозяина. Глядишь, мастеровым будет. А тут что?.. Учиться негде, да и возможности у нас нет никакой обувать, одевать, кормить.
И дальше он обратился к сыну:
– Может быть, ты, сынок, не хочешь учиться на портного, тогда давай иди в сапожники к дяде Мише. Дядька родной, материн брат, худому не научит. Выбирай.
Вася выбрал портного и до самой Октябрьской революции учился. В революцию шестнадцатилетний паренек раздобыл винтовку и пошел с ней против кадетов вместе с отрядом красногвардейцев. Раненный, Вася сумел кое-как добраться до тетки Аграфены, дальней родственницы отца. Тетка перепугалась, немедля послала в деревню письмо, написав, что выживет Вася или нет – одному Богу известно.
Мама, получив такую весть, бросила все и помчалась спасать сына. Она выходила его, привезла домой – длинного, худого, наголо подстриженного. Но дома Вася прожил недолго и вскоре поступил работать на железную дорогу в Кувшинове. А спустя какое-то время рабочие выдвинули его на должность продавца в свой магазин. В стране разруха, голод – в те годы продавцами выбирали самых надежных, тех, кому верили. Потом Васю перевели в Ржев, затем в Москву. Обычная биография рабочих парней тех лет: работал, учился на рабфаке, стал коммунистом. Уже позже он окончил Плановую академию, Комвуз. Рабочие фабрики «Москвошвей № 5» избрали Василия своим депутатом в Моссовет. «Начальник планового отдела Наркомвнутторга СССР – какой же это враг народа? – думала я, перебирая всю жизнь любимого брата. – Клевета! Напраслина!» Да, напраслина! И я вспоминала, как мама молилась Богу, стоя на коленях перед иконостасом, как вначале перечисляла все наши имена – своих детей, – прося у Бога нам здоровья и ума, а потом каждый раз в конце молитвы повторяла: «Спаси их, Господи, от напраслины!» Тогда, в детстве, я не понимала этого слова, а сейчас оно обнажилось передо мной во всей своей страшной наготе…
Как медленно движется поезд! Но мне, подъезжая к Москве, стало все как-то безразлично. Куда и зачем я еду, к кому? Вот и Москва, город моей комсомольской юности. Именно здесь неожиданно круто повернулась моя судьба, накрепко связав деревенскую девушку с городом и небом…
Москва встретила пасмурным, дождливым днем. В этот раз меня здесь никто не встречал, никто не ждал. С вокзала я позвонила на квартиру брата Василия. Ответила его жена – Катя. Узнав мой голос, она разрыдалась и долго не могла выговорить ни слова. Немного успокоясь, Катя спросила:
– Ты где сейчас, Нюрочка?
– На Казанском вокзале.
– Жди меня у главного входа, я сейчас приду.
И вот я стою и жду. Прошел час, другой… И вдруг я заметила плохо одетую женщину с поникшим взором.
– Катя?!
Оказалось, что она искала меня, одетую в военную форму, а я ее: красавицу-смолянку с пышной прической, с блестящими синими глазами и гордой статью… Опять были слезы. Она схватила меня за руку и повела в глубь вокзала. Мы нашли свободную скамейку, сели, и Катя рассказала, что Васю судила «тройка», приговорив его к десяти годам заключения. Васю обвинили в шпионаже и связи с английской разведкой. Его статья в «Экономической газете» была якобы перепечатана англичанами – и этим он выдал какую-то государственную тайну…
– Десять лет! За что? – всхлипывая, говорила Катя. – Нюрочка, родненькая, ты, пожалуйста, больше мне не звони и не заезжай. Я сегодня только на минутку забежала в квартиру за Юркиными вещичками. Мы с ним теперь кочуем по знакомым, хотя многие нас боятся… А я боюсь, что меня дома могут арестовать… Что тогда будет с Юркой? – плакала Катя. Плакала и я. Мы расстались…
Куда мне было податься? К Виктору в авиачасть? Ни за что, в таком-то виде… В аэроклуб? Нет! На Метрострой? Под сожалеющие взгляды, чтобы все напоминало о самом счастливом времени, о дерзновенных мечтах, чтобы каждый намек о прошлом травил душу? Нет! Может, потом, а сейчас?.. Да куда глаза глядят! Вот в расписании поезд, который довезет меня до брата Алексея. Значит, мне в этот город…