Небо в кармане!
Шрифт:
Ещё одна попытка. В этот раз удачно получилось — как раз на неровности подпрыгнули, ну и зависли. Держу, ручку на себя подтягиваю, удержать машину пытаюсь. Нет, рано, не хочет она лететь!
Опять бежим, опять вибрируют колёса, передают на фюзеляж каждую ямку, каждую кочку. Очередной подскок и снова поддерживаю самолёт в воздухе. В этот раз машина не собирается приземляться, пусть неуверенно и неустойчиво, но всё-таки держится, держится в потоке! Тарахтит весело моторчик, тянет, тащит самолёт вперёд, наращивает скоростёнку.
А вот и ветер! Налетевшим
— Йо-хо-хо! — восторженно орёт прямо в ухо отец. И не находит ничего лучше, как в порыве чувств сильно шмякнуть меня ладонью по руке!
А я этой рукой, между прочим, рулю! И скорость маленькая, и в набор высоты ещё не успели пойти. Удар! Рука дёргается в сторону, вслед за ручкой управления кренится и клюёт носом самолёт, а земля-то вот она…
Встаёт косо горизонт и летит прямо в лицо колышущееся волнами зелёное море травы…
Глава 19
Отец вцепился в руку мёртвой хваткой, сдавил её до хруста в кости и замер. Наплывают безудержно зелёные волны, перехватываю ручку управления, хватаю её левой и тяну влево и на себя. И упираюсь в левую педаль ногой, давлю изо всех сил, вминаю податливую железяку в моторный щит.
Правая законцовка крыла чиркает по траве, но не успевает окончательно нырнуть в зелёную волну, зарыться в волнующемся травяном море. Выдёргиваю самолёт самым буквальным образом из провала, выравниваю по крену и лезу вверх. Моторчик тарахтит, как ни в чем не бывало, шелестит винт и тащит самолётик вверх, к редким по этому времени суток облакам. Лёгкое сопротивление травы при касании даже не заметил, но боковым зрением всё-таки умудрился зафиксировать зелёные брызги поверх крыла. Сядем, осмотрим…
Набираю метров тридцать и перевожу аппарат в горизонтальный полёт. Отпускаю ручку, придерживаю её коленями, и пытаюсь разжать вцепившиеся в мою руку отцовы пальцы. Бесполезно, родительская хватка только усиливается. Поворачиваю голову, а он с ужасом смотрит на свободно ходящую туда-сюда ручку управления и что-то пытается пробормотать побелевшими губами. Но слова словно застряли в его горле и никак не желают выходить наружу. И ещё встречный поток этому молчанию очень помогает…
— Я уже руку не чувствую, — наклоняюсь к отцу и кричу ему прямо в ухо. Авось, услышит. — Отпусти, не сжимай так сильно!
Папаня медленно, с видимым усилием поворачивает голову, в обращённых на меня глазах наконец-то просыпается разум, они оживают, из белёсых становятся прежними, карими. И розовеют губы…
— Руку отпусти! — кричу ещё раз. И, о чудо, отец соображает, пытается разжать пальцы.
К сожалению, ничего у него не получается, ему приходится помогать себе другой рукой. Но и эти усилия не приводят к ожидаемому результату, посводило мышцы. Левой вытаскиваю отвёртку из нагрудного кармана и протягиваю отцу:
— Этим попробуй подцепить пальцы и разжать!
Тот
Так и летим какое-то время по прямой, в горизонте, без снижения и набора высоты. Пусть отец успокоится и освободит мою руку от своего цепкого захвата.
Ещё немного, и моя рука становится свободной. Только вот какая беда, я её, руку-то, не чувствую совсем. И не то что не чувствую, я пошевелить пальцами не могу. Не получается! Пережал мне отец мышцы и сухожилия.
Отец виновато улыбается, пытается провести какое-то растирание руки, но делает только хуже. Вспыхивает сильная боль. Зато пальцы начинает покалывать, возвращается чувствительность. Дальше — хуже! Каждый удар сердца отзывается в пострадавшей руке болезненным толчком, покалывания переходят в электрические разряды. Выть хочется от этой боли, но терплю. И даже улыбаюсь сквозь выступившие слёзы. А отец не успокаивается, натирает и натирает мне руку. До тех пор, пока я не скашиваю глаза на свою многострадальную лапу. А она у меня вся красная от крови!
Испугаться не успел, сначала просто сильно удивился. И тут же сообразил, почему. Отец слишком усердно ковырял свои пальцы отвёрткой! А теперь пораненной рукой пачкает мою чистую одёжку…
Нужно отдать ему должное, пришёл он в себя быстро. Увидел мой взгляд, отдёрнул руку, оторвал рукав и перемотал себе пострадавшую кисть. Подмигнул мне и прокричал:
— Дарья меня теперь на пушечный выстрел к самолёту не подпустит!
— Так не говори ей, где ты так пальцы разодрал, — кричу в ответ. И тоже подмигиваю, подбадриваю отца. Очень уж у него вид виноватый. Надеюсь, больше руками размахивать не будет…
Дальше обычный полёт по кругу, только на этот раз без урезания маршрута. И сели нормально, и зарулили на место без проблем. И, главное, отец не просил дать ему «порулить»!
Встретивший нас Прокопыч сориентировался быстро, тут же скинул свой сюртук, предложил его хозяину. Отец отказываться не стал, принял с благодарностью. Ну и с рукой помогли, в ангаре организовали обработку ран. Отмыли от крови первым делом, ничего страшного не обнаружили, несколько проколов и порванная на большом и указательном пальцах кожа. Перебинтовали тряпицей, вообще хорошо стало. И кровь уже почти остановилась.
На пути к дому отец замедлил шаг, приобнял за плечи здоровой рукой, посмотрел искоса и проговорил:
— Зла не держи за мою глупость, сын. Ты молодец! — и тут же заговорил, как будто ничего и не было. — А землю под столицей я найду! И на тебя запишу. Твоя идея, тебе её в жизнь и воплощать!
— Так я же в училище уеду? — даже остановился от такого неожиданного предложения.
— Училище — это всего лишь два года, — улыбнулся отец. — Они пролетят очень быстро. За это время я только-только подходящий участок найду, оформлю его, план согласую, разрешение получу. Может быть, успею электрическую линию подвести…