Нечестивый

Милеш Лидия

Странное чувство захлестнуло Хромого, словно в давно пересохший бак залили бензин. Он бы хотел рвануть к старинному другу, наплевав на тревогу, страх, старость и неминуемые последствия. А еще лучше – начать все заново, пусть на обломках и костях, но это будет по-настоящему свое, родное, не то что «Легион». Он облизнул пересохшие губы.

– Вы его нашли? Ящик у вас?

– Нет, – обухом ударили слова мальчишки, и воздушный замок рухнул. – Пока нет. И у меня для тебя печальные новости. Скажу, как есть, шло бы все по плану, я бы к тебе в жизни не приехал. Уверен, у нас бы и собственных сил хватило все решить. Вот только… – за весь разговор

это был первый раз, когда Призрак замялся. – Убили Беркута.

– Что ты несешь? Кто?

Призрак спокойно встал, аккуратно отодвинул свой стул, еще раз поправил трость на столе и также деловито, как в самом, начале произнес:

– Мне пора.

– Подожди! Стой! Кто?! Я тебя спрашиваю. Кто?!

– Не думаю, что это подходящее место для подобного разговора. Завтра на рассвете я приеду к тебе, там и продолжим.

Глава 4

Тогда…

Л. Т., он же Беркут, он же единственный и несменяемый президент «Нечестивых», когда-то был подающим надежды проповедником. В лучшие годы его воскресные речи приходило слушать больше сотни человек, что невероятно много для городка на самой окраине третьего округа. И Л. Т. проповедовал. Он читал отчаянно, самоотверженно, выворачивая всю душу наизнанку. Говорил о любви к ближнему, о великом терпении, о самоотдаче и смиренности, обо всем, чего так не хватает нашему миру.

А через пять лет месс, литургий и хоровых песнопений, в субботний летний вечер, примечательный только тем, что кошка из третьего дома отказалась спускаться с дерева, Л. Т. искренне пожал руку последнему прихожанину, снял римский воротничок, потер потускневшую татуировку цепи, впивающейся в его шею, запер двери и больше никогда не возвращался. Что послужило причиной такой радикальной перемены, знали немногие. Все они унесли это знание в могилы.

Ровно через год на девять округов прогремело одно слово «нечестивые». И мир узнал новое имя: Беркут. Его люди жгли, насиловали, убивали, нажирались как свиньи и в полный прах уничтожали все на своем пути. В редкие моменты отдыха на своих рычащих железных конях они приезжали к клабхаусу – в царствие бывшего проповедника – где его устав стал библией, а чопперный крест заменил нательный.

Именно сюда этим утром на всех парах летел шестнадцатилетний Праведник.

Одноэтажный дом когда-то давно был бараком и стоял возле самого леса. Он не привлекал внимания и в это же время спокойно вмещал всех, кто изъявил желание появиться на территории клуба. Говорили, что под домом есть большой бункер, который Беркут лично обустроил для себя, но Праведник просто не мог представить лидера «Нечестивых», отсиживающегося где-то в подземелье, а не ведущего своих людей за собой.

Чувство страха отпустило парня еще на подъезде в город, но стоило его трайку оказаться возле клабхауса, как появилось новое неприятнейшее ощущение полной несправедливости.

Отдраенного до блеска классического мотоцикла Триумф не было ни на подъездной дорожке, ни на стоянке, ни на специально закрепленном месте. Значит, не было и Беркута. Зато еще издалека возле дома он заметил легкое поблескивание длинной кастомной вилки Сузуки Бандит. Эту вилку Праведник узнал бы и в кромешной тьме, все потому, что обладатель стоящего у дерева мотоцикла был ему крайне неприятен. Не то чтобы он не доверял сержанту (в конце концов, если сам президент выбрал Хельмута отвечать за безопасность, тому следует доверять), просто сержант отличался непонятным, порой раздражающим желанием следовать правилам. При этом правила он определял исключительно сам и частенько срывался на любом, кто опрометчиво попал под горячую руку. Праведнику лично перепало четыре раза, еще одного он не хотел.

Помявшись у порога пару минут, он открыл тяжелую дверь и прошел по темному коридору.

Бывая здесь раньше, каждый раз он с интересом рассматривал стены, покрытые старыми газетными вырезками, угрожающими или пошлыми надписями, афишами и потускневшими граффити. Каждый, кто входил в клуб, притаскивал в дом свои интересы, и всего за десяток лет это место стало складом множества культур.

Но в этот раз стены не занимали его вовсе. Он прошел уверенно, не оглядываясь по сторонам, пылая энтузиазмом и желанием поделиться увиденным, и только в самом конце коридора замялся, в нерешительности остановившись прямо у входа.

«Лучше просто войти, я выполнил свое задание и имею полное право войти», – он мысленно себя успокоил и толкнул дверь.

– Здесь все утро воняет тухлой рыбой, – раздался из темноты голос Хельмута.

Праведник прошел к столу возле стены, стараясь не наступить на разбросанные спальники.

– Вторую неделю живем на мешках, – продолжал сержант. – А теперь еще воняет тухлой рыбой. Чувствуешь? – он оторвал взгляд от газеты и повертел головой, словно пытался увидеть, откуда идет неприятный запах. – Омерзительная вонь.

– Никак нет, – ответил Праведник.

– Тебе нравится? – Хельмут брезгливо скривился, явно издеваясь. – Да ты извращенец.

– Нет, не нравится, конечно, – быстро исправился Праведник. – Я это… просто ничего не чувствую.

– Повезло, – Хельмут встал с кресла и принялся с остервенением переворачивать походные мешки. – Сядь пока, Беркут еще не приехал.

Праведник безропотно сел.

– Новости читаешь?

– Я? Редко. Не читаю, если честно.

– Не умеешь?

– Вы уж совсем за дурака не держите. Умею, конечно, просто… не люблю и все. По телеку все покажут, а что не покажут, то дойдет сплетнями.

– Ясно.

Хельмут сказал это абсолютно обычным тоном, но Праведнику показалось, что одним словом сержант поставил на нем жирный крест. Поэтому он быстро попытался исправиться:

– Но вообще новости знать надо. Вы правы.

– Надо. Вот тебе последняя: «Диких псов» остановили на границе.

– Да ладно?! – от восторга Праведник вскочил с места. – Так этим сукам и надо!

Сержант откинул старый мешок в сторону и будто заново посмотрел на парня. В этом взгляде не было ничего хорошего.

– Говоришь, за дурака не держать? Это будет сложно, когда ты лепишь все, что придет в голову.

– А что не так? Мы же всегда с ними на ножах?

– Я бы не стал бросаться такими сильными заявлениями. «Псы» – это мелочь. Единственное, что эти твари всегда путаются под ногами. Такой расклад мешает, но не более.

– Зато теперь эти уроды точно будут знать, что это наш округ и ни одна тварь не смеет сюда соваться.

Хельмут откровенно заржал.

– Говоришь так, будто это мы их задержали. Нет, я бы не был против, подстрели кто-нибудь этих гадов возле их дома. А задержанием псы опять доставили всем крупных неприятностей. Уверен, что сегодня из-за них начнут усиленно патрулировать границы и, руку даю на отсечение, в ближайшие дни очень много наших окажется за решеткой.