Нечто из Рютте
Шрифт:
– Да, о четырех, но у нас еще есть писарь, слуги и возницы. Также у нас две повозки и четыре коня.
– Кони получат места в стойле барона, повозки поставите во доре, здесь, ваши слуги и возницы получат места в людской, – говорил солдат, даже не зная, даст ли барон согласие на это все.
– Ну что ж, – седобородый господин обвел взглядом своих спутников, те не возражали, – мы согласны на такие условия.
– Я очень рад, – вполне искренне ответил Волков, который боялся, что эти господа тут же начнут торг по каждому его предложению и ничем не будут довольны.
–
– Доктор? – переспросил солдат.
– Доктор юриспруденции Деркшнайдер, – с поклоном ответил худой господин.
– А-а, – произнес солдат уважительно и вспомнил слова одного из своих лейтенантов. «Да хранит нас Господь от врачей и юристов», – говаривал тот.
– Это нотариус Виллим и бухгалтер тоже, и наш самый юный коллега, тоже бухгалтер Крутец.
– Очень приятно. Меня, господа, зовут Фолькоф, – напомнил солдат, – я думаю, что сегодня вы устроитесь, а завтра мы приступим к работе. С утра барон вас примет, надеюсь, и вы получите ответы на все вопросы.
– Господин коннетабль, – начал магистр Крайц, – дело в том, что мы работаем немного по-другому.
– Да? И как же?
– Вы жители деревенские, жизнь ваша прекрасна и неспешна, а мы жители городские, целыми днями сверяющие свою жизнь с часами на ратуше. Поэтому мы всегда спешим. До захода солнца еще четыре часа. Мы бы желали сейчас встретиться с бароном, а если господин барон занят, мы бы хотели видеть управляющего, и его бумаги, и бухгалтерские книги, и закладные, и долговые обязательства. В общем, все документы имения.
– Вы даже не пообедаете?
– Мы обедали в дороге.
– Хорошо. – Солдат жестом подозвал седого Ёгана, слугу барона, который проходил по двору замка.
– Да, господин коннетабль. – Старик остановился, глядя на аудиторов.
– Гости еще у барона?
– Нет, господин коннетабль, изволили съехать еще утром.
– Тогда доложи господину барону, что аудиторы и коннетабль просят принять их.
– Немедленно доложу.
Сержант, стоявший невдалеке, подошел к солдату и тихо спросил:
– Так что, Франческу допрашивать не будем сейчас?
– Ты же видишь, господа не желают ждать, хотят работать. Пока я буду с ними. Кстати, пока вы сажали ее в подвал, прекрасная Франческа ничего не сказала?
– Прекрасная Франческа? – Сержант скривился. – Прекрасная Франчеса билась как при падучей и так извивалась, что двое моих людей едва могли ее сдержать. – Сержант показал огромный кулак. – Пришлось им помогать. А еще она обещала выжечь вам глаза, когда выйдет на свободу.
– Мне глаза? – искренне удивился Волков.
– Угу, – кивнул сержант.
– Да, – задумчиво произнес солдат, – в ваших добрых местах друзей у меня все больше и больше.
– Хотите – верьте, хотите – нет, – сказал сержант, не чувствуя иронии, – но эта ведьма и ее хозяйка уж точно вам не друзья.
Солдат кивнул, соглашаясь. В это время во дворе появился седой Ёган и с жестом гостеприимства произнес:
– Господин
Еще совсем недавно господин управляющий Соллон был похож на богатого землевладельца. Его камзол цвета горчицы с пышными рукавами и с разрезами на алой подкладке, штаны с буфами, бархатный берет, лиловые чулки и высокие сафьяновые ботфорты – все выдавало в нем человека очень состоятельного. Сейчас же он сидел за огромным столом в приемной, в зале барона, и больше всего был похож на загнанного в угол жирного зверька. Напротив него сидели господа в черном и задавали вопросы, от которых его бросало в жар, а все его ответы господа скрупулезно записывали на бумагу. Во главе стола сидел сам барон, радом с ним коннетабль. У дверей в залу стоял огромный сержант.
– Господин управляющий, сколько дворов в имении господина барона? – спрашивал седобородый магистр Крайц.
Соллон багровел, поправлял воротник, коротко отвечал, а магистра Крайца ответ почти всегда не устраивал.
– Это с учетом деревень, мельниц, лесничеств и выселок?
Соллон уточнял, а писарь, скрипя пером, записывал на лист бумаги его ответы.
– Сколько мужиков в крепости и сколько свободных?
Соллон отвечал, писарь записывал.
– А сколько из них на барщине, а сколько на оброке?
Соллон багровел, Соллон не помнил. Солдат смотрел на управляющего, и ему казалось, что он все время врет.
– Сколько десятин в пашне? Сколько в выпасе? Сколько под паром? Сколько лугов под покос?
Соллон не помнил, ему нужно было уточнить.
– Сколько посеянной пшеницы, ячменя, ржи? Есть ли хмель, солод?
Соллон не помнил, ему нужно было уточнить.
– Сколько мужиков о лошадях, сколько безлошадных? Сколько лошадей берут у барона на пашню? Дает ли кто другой мужикам лошадей?
Соллон снова не мог вспомнить, а писарь все записывал, скрипел пером. Пальцы на правой руке у него черны. Наверное, они черны давно. Солдат знал по себе – чернила не отмываются долго, а у этого писаря, наверное, не отмоются до смерти.
«Хорошо, что я их вызвал, – думал солдат, глядя на аудиторов, – а сдуру все сам хотел сделать».
Он даже усмехнулся, осознав, что вообще не понимает и половины вопросов, что задают аудиторы.
– Сколько мужиков имеют плуг с отвалом, а сколько пашут сохой? – читал очередной вопрос магистр Крайц.
Соллон не знал.
– У скольких мужиков есть волы, а у скольких есть коровы?
Соллон не помнил.
– Сколько мужиков ходят в работы и какой выход дают?
Соллон не помнил.
Свечи сгорели до половины, барон откровенно дремал, а солдат уже хотел есть, но вопросы аудиторов и не думали заканчиваться.
Ткут ли бабы холсты, есть ли в имении бондари, скорняки, сапожники, кузнецы, пивовары – все это хотели знать аудиторы. Они задавали и задавали вопросы: о мельницах и трактирах, о лошадях и коровах, о барщине и оброке. Да, эти люди знали, как вести дела, а солдат опять благодарил Бога, что не взялся за это сам. Наконец магистр отложил книгу, из которой читал вопросы, и сказал: