Нечто из Рютте

Конофальский Борис

– А скажи-ка, Авенир, за сколько ты это купил у Соллона?

Трактирщик по-прежнему молчал.

– А ты богатый человек, Авенир, раз можешь позволить себе покупку таких дорогих бумаг. А говорил, денег у тебя нет, у родственников хотел занимать.

Трактирщик таращился на него стеклянными глазами и едва дышал.

Волков подошел ближе и заговорил трактирщику прямо в ухо:

– А скажи-ка, Авенир, ты вместе с Соллоном обворовывал барона? А?

– Я… я никого не обворовывал, клянусь детьми, – наконец произнес трактирщик.

–

Не обворовывал? А откуда у тебя эти бумаги? Вот, смотри, расписка барона на двадцать шесть талеров, предъявитель Соллон, ладно, эту опускаем, а вот на сорок один талер, она на предъявителя, вот на шестнадцать, опять на предъявителя, – Волков совал одну бумагу за другой под нос трактирщика, – вот на восемь, опять на предъявителя, вот на двадцать два, опять на предъявителя. Вот еще. И еще, все на предъявителя. Всего на сто шестьдесят один талер! Огромные деньги, Авенир бен Азар. Барон-то наш – твой вечный должник, получается. А вот еще одна любопытная бумага, знаешь, что тут написано? Да откуда, ты ж нашего письма не разумеешь. А я тебе скажу, что это! Это, Авенир, доверенность на продажу «каменного дома в два этажа, что стоит в селении Рютте напротив церкви», – прочитал солдат. – Как же ты такие бумаги покупаешь, не умеючи читать, а? Кстати, а сколь такой дом стоит, Авенир?

– Я не знаю, может, талеров десять? – выдавил трактирщик.

– Десять? – не поверил Волков. – Да там камня, стекла и меди на крыше только на пятнадцать, или я ошибаюсь?

– Соллон при мне хвалился, что его дом стоит пятьдесят монет, – заметил сержант, – может, конечно, и врал, но думаю, не шибко.

– Вот видишь, – продолжал солдат, – так скажи мне, Авенир, откуда у тебя деньги, чтобы купить расписок барона и доверенность на дом на двести талеров? Да и как ты их покупал, если ты читать не умеешь?

– Я их не покупал, – вдруг произнес Авенир.

– Не покупал? – удивился солдат и вдруг схватил трактирщика за шею и заорал: – А откуда тогда у тебя эти бумаги? – Он стал тыкать в бумаги трактирщика носом, продолжая орать: – Откуда? Откуда? Откуда бумаги?

Трактирщик трясся, но молчал, а вот баба его и дети дружно завыли.

– Молчишь? – продолжал орать солдат. – Ничего, на дыбе заговоришь.

При слове «дыба» баба трактирщика завыла еще громче, а Авенир наконец заговорил:

– Не покупал я, он их мне на хранение дал.

– На хранение дал?! Когда?

– Сегодня, сейчас. Недавно.

И тут солдат понял, что удача сама идет к нему в руки, и он, повернувшись к своим людям, спросил:

– Ёган, ты слышал, что он сказал?

– Да как же не слышать, слышал, он сказал, что бумаги ему дал Соллон на хранение.

– Сержант, – продолжал солдат, – ты слышал, что изрек наш друг Авенир?

– Соллон дал ему бумаги на хранение сегодня ночью, – четко произнес сержант.

Волков повернулся к трактирщику и сказал:

– Авенир, а ты не такой уж и умный. Вот скажи ты, что купил эти бумаги, и мне бы пришлось подумать, как

у тебя их отобрать, а сейчас ты сказал при людях, что эти бумаги дал тебе вор и что в них – ты знать не можешь, потому что недавно ты говорил мне, что не разумеешь нашего письма. И теперь я забираю эти бумаги, так как это бумаги вора. Я передам их барону.

Свеча затряслась в руке трактирщика и выпала из нее. Но не потухла, продолжала гореть на полу.

Волков затушил свечу, наступив на нее, и спросил:

– Так где твой дружок Соллон?

– Я… я не знаю… не знаю я, где Соллон… – стал подвывать трактирщик, распаляясь. – Кто вы такой? – Он уставился на Волкова своими глазами чуть навыкате. – Зачем вы сюда приехали, вот зачем? Что вам от меня нужно? Ну что?

– Ах, простите, что помешал вам обворовывать барона, – ехидничал Волков, – а от тебя мне нужно, чтобы сказал, куда поехал Соллон, – спокойно ответил Волков. – А! И еще тридцать пять талеров для аудита.

– Я не знаю, где Соллон, не знаю! – вдруг заорал Авенир. – Я не знаю, куда он поехал, и денег у меня больше нет, ни крейцера! Ни пфеннига. Да будьте вы прокляты!

Тут солдат вдруг схватил его за горло и со злобой заговорил:

– Ишь как заголосил, жил-то, видно, припеваючи, немало денег скопил, с Соллоном делишки обделывая. Барона за дурака держали да обворовывали и из мужика последние соки тянули процентами, вши поганые, а как вам хвост поприжали, так ты повизгивать вздумал и проклинать! Ежели найду Соллона, то уж поговорю с ним как положено, и почему-то мне кажется, Авенир, что он о тебе мне много интересного расскажет.

Волков выпустил горло трактирщика и продолжил уже абсолютно спокойно:

– Значит так, Авенир, ты говорил, что тридцать пять талеров для тебя большие деньги, а сам накупил расписок у этого вора, почитай, на двести. Думаю, что и тридцать пять найдешь, найдешь и отдашь… Через три недели. Три недели, Авенир!

Волков повернулся и пошел к двери, пряча бумаги в кошель, а баба трактирщика, вроде уже замолчавшая, вдруг снова заголосила из-под перины, а затем раздался грохот. Солдат и все остальные обернулись. Авенир лежал на полу, на спине, раскинув руки, закатив глаза и открыв рот. Баба истошно завыла, ее дружно поддержали дети.

– Ишь как за деньгу-то человек страдает, без памяти падает, как бы не помер, – произнес сострадательный Ёган.

А Волков ничего не сказал, только усмехнулся и пошел прочь. Не жалко ему было Авенира, и бабу его, и детей.

Он был несказанно рад. Еще не рассвело на улице, и ливень тушил факелы, но солдат радовался. Не зря. Уже не зря затеял он аудит. Он был молодец, и барон должен был это оценить, ведь и вправду эти бумаги экономили барону огромную кучу денег. А людоед, пусть и не последний, тоже стал результатом. Да и в том, что Франческа причастна к убийству молодого коннетабля, он не сомневался. Солдат был доволен собой и теперь собирался поймать еще и управляющего Соллона.