Нефертити и фараон. Красавица и чудовище
Шрифт:
– Догони…
Тот все понял, кивнул и быстро последовал за супругой.
Меритатон действительно готова была бежать, не зная куда, лишь бы подальше от этих восторженных глаз, полных любви и обожания, предназначенного не ей!
– Меритатон, постой, куда ты?
Голос мужа прозвучал как удар, от неожиданности она запнулась и встала, не оборачиваясь. Семнехкаре подбежал, подхватил под локоть:
– Что с тобой, тебе плохо?
Она подняла глаза, полные неожиданно нахлынувших слез:
– Мне плохо. Ты любишь царицу?
Он не сказал ни «да», ни «нет», просто промолчал, и это молчание было куда красноречивей слов. Меритатон схватила
– Она старуха, Семнехкаре, она тебе в матери годится! К чему тебе царица, у тебя есть я!
Глаза бедняжки были просто безумными. Семнехкаре уже знал об участившихся приступах болезни своей жены, Нефертити не стала скрывать это от будущего мужа Меритатон, но он не думал, что будет так тяжело. И все же он не стал отрывать от себя вцепившиеся мертвой хваткой руки Меритатон, напротив, ласково погладил по голове:
– Успокойся, успокойся… Я люблю тебя.
Та с надеждой впилась взглядом в его лицо:
– Правда? Ты мой?
– Твой. Пойдем в свой дворец, пойдем отсюда.
Пер-аа был болен, он не выходил из своих покоев, не посещал любимые службы даже в дворцовом храме.
А в Ахетатоне ничего не изменилось. Все так же шумел рынок, торговцы на все лады расхваливали свой товар, призывая покупать кто огурцы, кто салат, редис, лук, дыни или арбузы… Кто торговал гончарными изделиями, кто скобяными, кто приглашал попробовать лучшие в мире медовые лепешки, кто щедро наливал покупателю пиво, утверждая, что оно приготовлено по особому рецепту, а торговец вином давал попробовать свой товар то из одной, то из другой кружки, призывая оценить тонкую разницу в аромате. И только он знал, что в обе кружки налито из одного сосуда.
Спешили по делам чиновники, глазели на постройки приезжие, зазывали в свои кабаки их владельцы… Слышались голоса из храмов во время служб, на пристани переругивались из-за места получше моряки, спешили с огромными тюками на плечах рабы, суетился народ. Город жил своей жизнью, и ему было мало дела до недуга фараона. Конечно, о здоровье пер-аа без конца спрашивали друг дружку, особенно придворные. Они с деланым беспокойством осведомлялись, нет ли хороших новостей из дворца, но вовсе не потому, что дорожили Эхнатоном, а потому, что боялись за свое положение и прикидывали, как бы не прогадать и вовремя смыться из становившегося опасным Ахетатона.
Эйе видел всю эту суету и радовался, что ее не видит сам Эхнатон. В городе любви и правды люди оказались точно такими же, как и в других городах Кемет. Похоже, они одинаковы на всей земле, и ни к чему пытаться их исправить. Пер-аа всегда твердил, что все созданное Атоном прекрасно и его нельзя исправлять, пусть будет таким, какое есть. Но сам же попытался переделать лучшее (или худшее?) создание Атона – людей и, похоже, потерпел сокрушительное поражение.
Нефертити над такими вопросами не раздумывала, ей вполне хватало проблем с мужем, детьми и теперь уже зятем. Меритатон сходила с ума от ревности, временами она была готова своими руками задушить мать, потому что видела, как Семнехкаре смотрит на нее. Царица с зятем уже не встречались наедине совсем, Нефертити старательно избегала таких встреч, прекрасно понимая, к чему это может привести.
За то небольшое время, пока фараон был в состоянии показываться на людях, он прекрасно принял соправителя, общался с ним, как с родным сыном, забывая, что Семнехкаре брат, иногда даже ласкал, так же, как когда-то ласкал Нефертити. Это вызывало недоумение у придворных, но осуждать вслух никто не решился. А мысль была пикантной: неужели пер-аа и Семнехкаре… Да, бедняжка Нефертити! Одно дело знать, что тебя обскакала наложница из гарема, и совсем другое – собственный зять…
Нельзя сказать, чтобы это добавляло спокойствия царице, а уж о Меритатон и говорить нечего. Ревновать мужа не только к матери, но и к отцу?! Не каждая такое вынесет. Нефертити попыталась поговорить с дочерью, успокоить, заверив, что все это глупые домыслы, Семнехкаре любит только ее и ей же верен. Но измученная подозрениями Меритатон ничего и слышать не желала. Мало того, у царевны явно усиливалась болезнь, она становилась мрачной, нервной и временами впадала в беспамятство. Нефертити искренне жалела Семнехкаре, с такой женой ему будет очень тяжело.
Во всем был один плюс: царевич оказался очень покладистым, пока пер-аа болел, формально правил именно он, а в действительности Эйе и Нефертити. Зато стали заметны улучшения во многих делах. Хоремхеб, получивший возможность выступить в Сирию, быстро привел в чувство хеттов. Если у них и были планы по захвату территорий Кемет, то аппетиты пришлось заметно умерить, сильная армия под руководством Хоремхеба поубавила воинственный пыл соседей.
Похоже, Семнехкаре не слишком заботили дела, но он хотя бы не отмахивался, позволяя убедить себя в чем угодно. И так же быстро соглашался с Эйе, требовавшим изменить кое-что в политике пер-аа. В Фивах почувствовали послабление… Жизнь явно возвращалась к прежним порядкам, и это не могло не радовать многих. Все же Ахетатон – это одно, а остальной Кемет – несколько другое.
Не радовались только две женщины, связанные с царевичем, и прежде всего Меритатон.
Однажды вечером, не вынеся придирок и мелочной ревности, Семнехкаре накричал на жену, требовавшую все новых доказательств верности:
– Ну как я тебе могу еще доказать?! Я весь день у тебя на виду, ты не отходишь ни на шаг, разве что не моешься вместе со мной! Где я могу тебе изменить и с кем?! С рабом, который поливает воду или массирует меня?
Молодая царица промолчала, на свою беду Семнехкаре не заметил ее полного ненависти взгляда. Да если бы и заметил, что он мог сделать? Меритатон, конечно, жалко, но жизнь становилась невыносимой, Семнехкаре все чаще задумывался о том, не сбежать ли ему к Хоремхебу. В походной жизни и то легче, чем на мягком ложе рядом с ревнивой женой. Не выдержав, он так и сказал.
Меритатон на миг замерла, потом вдруг бросилась вон из комнаты. Семнехкаре только пожал плечами, ему надоело успокаивать свою больную супругу, пусть побесится. Никуда не денется, успокоится и вернется.
С этой мыслью Семнехкаре лег спать. Проснуться ему было не суждено…
То-Мери разбудила хозяйку до рассвета, но не потому что пора одеваться к службе в храме. Из Северного дворца, где жили Меритатон и Семнехкаре, принесли страшную весть. Услышав, что царевна странно хохочет, Нефертити бросилась к дочери.
Меритатон уже не смеялась, она встретила мать в их со Семнехкаре спальне спокойно, но, несмотря на очень ранний час, явно давно не спала.
Царица огляделась. В спальне не было следов какого-либо происшествия, Семнехкаре лежал на ложе за легкой занавесью… Именно то, что он не встал и не поприветствовал, заставило сердце Нефертити упасть.
– Что случилось?!
Меритатон вдруг широко улыбнулась, показывая рукой на мужа.
– Вот. Теперь он ничей! Ни твой, ни мой, ни пер-аа – ничей!