Нефтяная Венера
Шрифт:
– Неприлично стоять спиной, когда с вами разговаривают! – не отстаёт Ваня.
Окружающие оживились. На другом конце вагона мужчина с усиками привстал на цыпочки.
– Вань, не нарывайся, – шепнул я на ушко сыну.
– Забери своего… инвалида! – громко и даже с выражением произнёс пенсионер, видимо, вообразивший себя мучеником за правое дело. Читатели детективов закрыли книжки, заложив пальцы между страниц.
– Не груби, дядя! – Когда дело касается Ваниного здоровья, я завожусь с пол-оборота.
– Офтавьте
– Ах ты, сопляк паршивый! Понаехали! – взбеленился пенсионер и затрясся от негодования, как желе. На одном из его бешено вертящихся зрачков виднеется прогрессирующая катаракта.
Ваня вцепился пенсионеру в руку. Тот давай его стряхивать. Я перехватил пенсионерский кулак, сжимающий ключ. Стоящий рядом парень в наушниках, ухмыльнувшись, отошёл, мужчина с усиками весь извертелся от любопытства. Кто-то нажал тревожную кнопку.
На ближайшей станции толпа вынесла нас из вагона прямо в руки двум милиционерам.
– Что происходит?
– Арестуйте хулигана! – взвизгнул Ваня и пихнул пенсионера.
Дальше началось нечто невразумительное. Милиционеры принялись нас отдирать от пенсионера. Все пыхтели, мычали и раздувались от негодования, обиды и злости. Никто не произносил ни слова.
В общем, нас отволокли в непроветренное помещение на станции. Пенсионера в одну комнату, нас с Ваней – в другую.
– Мужики, сами понимаете, погорячились… – начал я, виновато и заискивающе улыбаясь. Человек в форме, пишущий протокол, не поднял головы.
– Мы просто…
– Как тебя зовут? – спросил милиционер у Вани, даже не глядя на меня.
– Иван… Фёдорович Соловьёв, – старательно выговорил Ваня.
– А этот дядя тебе кто?
– Это мой папа.
– А почему у папы фамилия другая и в паспорте про тебя, Иван Фёдорович, ничего не написано?
Ваня насторожился и глянул на меня испуганно.
– Послушайте, это долгая история. При Ване не надо…
– Я не с вами разговариваю, молодой человек. А вас, Иван Фёдорович, придётся показать специальному врачу. Вам уход требуется…
Я вынул из кармана последние пятьсот рублей, положил на стол.
– На вас государство деньги тратит, учит вас в школах, а вы так себя ведёте! – пожурил нас напоследок милиционер и отпустил.
Вышли на «Маяковской», направляемся в сторону Бронной.
– Слушай, зачем ты с этим старикашкой связался?
– Он портил красоту.
– Это просто рекламный плакат, таких тысячи. Какая тебе разница, что будет именно с этим? Тебя же могли в психушку отправить! Ты себе представляешь, что это такое?!
– Я люблю красоту. Красота – самое важное. А люди боятся красоты, она их унижает. Люди называют красоту грехом…
– Это всё хорошо, но надо быть осторожным, Иван. Иначе не выжить… Иногда надо притворяться, что не замечаешь всякие гадости…
– Красота для меня – самое главное. Ради красоты я готов на всё… И в психушку, и… Я готов… лишиться голоса, – неожиданно сказал Ваня. – И моё молчание пронзит мир…
Я аж застыл от такого пафоса.
– Вань, ты прямо оратор!..
Оказалось, что Маша живёт в доме, на строительстве которого я проходил практику по обмерам на первом курсе. С тех пор мало что изменилось. В переулке тарахтит грузовичок, от которого к дому тянется толстый кабель. Когда дом построили, оказалось, что электрических мощностей не хватает. То есть на лампочки и лифты наскребли, а на «кондишены» и стиралки – уже нет. Городские власти не выделяют. Дефицит энергии. А квартиры, по тем временам весьма шикарные, уже раскупили. Тогда подрядчик просто подогнал электрогенератор на солярке, и с тех пор он пополняет недостающую мощность. Историю замяли.
Парикмахером-стилистом-маникюрщиком оказался жилистый мужичок со сломанным сплющенным носом на лице преступника. Встреть я его ночью на улице – перешёл бы на другую сторону. Маша нас успокоила:
– Эдик – чудо, хоть и выглядит как бандит! Пойди погуляй. Когда Ваню постригут, мы отправимся по магазинам. – Маша дует на растопыренные пальцы рук. Ей только что сделали маникюр и педикюр. Пока лак сырой, нельзя ни к чему прикасаться.
– По магазинам? Зачем?
– Я хочу купить Ване кое-что! Только не надо спорить! Как я тебе? Ты ничего не сказал.
Маша сделала завивку. Её прямые белые локоны превратились в спирали.
– Тебе очень идёт, ты теперь более знойная, что ли… Хотя раньше мне тоже нравилось… – С женщинами никогда не поймёшь, хвалить перемены в их внешности или нет. Похвалишь – решат, что раньше ты считал их уродинами. Не похвалишь – расстроятся из-за того, что изменились к худшему.
– Знойной… а это хорошо? – Маша шагнула ко мне.
– Нормально… а зачем вам в магазин идти? – возвращаюсь к прерванному разговору.
– Просто я хочу купить Ване подарок на Рождество. Послезавтра же Рождество!
– Католическое, до нашего ещё две недели.
– Ты что, нерусский? Католическое! Какая разница! Да хоть мусульманское, главное – подарки! В общем, ты погуляй, мы сами разберёмся, правда, Ваня?
В комнату вошёл перебинтованный «британец» с коротким серым мехом, видимо, Черчилль. Вид у него невесёлый.
– Можно погладить? – оживился Ваня.
– Только аккуратно.
Ваня гладит Черчилля по лоснящейся голове.
– А что с ним?
– Немножко поранился, скоро пройдёт.
– Вань, побудешь с Машей и Черчиллем, хорошо?