Нефтяная Венера
Шрифт:
– Решил её перепрятать? – предположила Маша.
– Да, но где?!
– Ну где… на даче, на кладбище…
Через полчаса мы вбежали в ворота кладбища. Уже смеркается. Под ногами мокрая листва. Вокруг старые плиты, новые памятники, замшелые ограды. Участок 49 Б, поворот, колодец… Ну слава богу!
– Ваня, что ты тут делаешь?!
Протискиваемся вдоль лётчиковской решётки. Ваня орудует лопатой. Урны с моими родителями лежат у его ног, как миномётные мины. Могила наполовину разрыта.
– Вань, ты что, с ума сошёл?! Что ты творишь?! – восклицаю я, вырывая у него лопату.
Маша
– Папа, не ругайся, я решил выкопать художника, – ответил Ваня спокойно и уверенно.
– Боже, на хрена тебе это?!
– Мне Ангел сказал, что он там в гробу воскрес. Его надо отпустить.
– Как тебе такое вообще в голову пришло! Могилу раскопать! Это же преступление! Это… это полная херня, Ваня!
Он выслушал меня, не перебивая.
– Мне Ангел сказал.
– Ангел ё… – Я сдерживаю ругательство, так и норовящее сорваться с губ. – Слава богу, никто не заметил, а то бы искали тебя сейчас по психушкам вместе с твоим Ангелом!
Ваня стоит по колено в могиле. Новые тёмно-синие вельветовые брюки перепачканы глиной. Брусничная рубашка расстёгнута. Стрижка броская – виски выбриты, волосы торчат гребнем.
– А где ты лопату взял?
– Там. – Ваня машет рукой в неопределённом направлении. – Там дорогу ремонтируют, и лопата стояла.
– Ты, оказывается, серьёзно склонен к воровству.
– Я верну.
Вспомнилась «Венера».
– Ты решил его выкопать и спрятать здесь картину?
Ваня посмотрел на меня с каким-то осуждением. Будто понял, что я рылся в его тайнике без спроса. Лицо у него стало надменным и царственным. Хоть он и стоит в яме и смотрит снизу вверх, ощущение такое, будто я у его ног. Он гордо изрёк:
– Картина в надёжном месте.
Слышно, как ветер шелестит в ветвях деревьев. Далеко за забором кладбища гудит город.
– Как тебе новый Ванин имидж? – нарушила тишину Маша. – По-моему, цвета подходящие. И причёска…
Ваня в яме приосанился. Ни дать ни взять модель, можно для модного журнала фотографировать.
– В надёжном месте… То есть у тебя её нет?
– Нет. – Ваня кокетливо улыбнулся.
Кое-как закидав могилу землёй, мы отправились восвояси. Лопату пришлось просто прислонить к сторожке. Ваня забыл, где именно и у кого её позаимствовал.
В день премьеры, двадцать четвёртого декабря, я опомнился и решил постирать одежду, чтобы предстать во всём блеске. Ваня, традиционно занимающийся стиркой, загрузил бельё в машину, а потом понёс его на балкон развешивать. Здесь кое-что и произошло. Ваня уронил мои любимые джинсы. Я бы сбегал во двор, поднял бы джинсы с асфальта, и дело с концом, но не тут-то было. Спланировав на ветви осины, растущей поблизости, джинсы повисли на уровне четвёртого этажа. Точно слетели с незадачливого пилота пролетающего дирижабля. Тут уж я пожалел, что балкон выходит не на ту сторону дома, которая завешана рекламой. Так бы джинсы по крайней мере не оказались на дереве.
Мы с Ваней молча постояли на балконе. Точно моряки, смотрящие на волны, куда только что сбросили гробы с их товарищами. Я мысленно попрощался с джинсами навсегда. Осина растёт слишком далеко от дома, чтобы дотянуться до неё палкой из окна. Лезть на неё опасно, наверху ветки тонкие, договориться с подъёмником дорого. Придётся любоваться на джинсы до скончания века, а пока надеть другие. Кстати, эти были последние дорогие и модные.
Воспользовавшись тем, что Ваня провинился, я решил снова спросить его, куда он перепрятал картину.
– Это секрет, – коротко ответил Ваня.
– Вань, я не буду обижаться из-за джинсов, если ты мне расскажешь, идёт?
– Прости меня, пожалуйста, но я не могу рассказать.
Если вернуть картину Лене, может, удастся подружиться с ней заново. Мне бы этого очень хотелось… Ничего уже не вернуть, но…
– Не пытайся уговорить меня, папа. Я буду непреклонен.
Прорычав что-то невнятное, я ухожу с балкона.
Прихорашиваясь перед зеркалом, замечаю, что на уровне Ваниного роста оно кривое, из-за чего его физиономия смешно расплывается. Он надел подаренную Машей рубашку с арбузным фраком и теперь оправляет складки.
– Ты приглашения взял?
Ваня роется в карманах:
– Нет.
– Где они? Я возьму.
– Не знаю…
– Как не знаешь? Я же тебе их дал…
Начинается поиск приглашений. Куда он умудрился их запихнуть?!
– Вань, вспоминай, где ты их видел в последний раз.
Он, раскрасневшийся, бегает по комнатам, переворачивает вещи, книги. Заглядывает под кровати. Впустую.
– Нашёл! Растяпа ты. – Я вытягиваю глянцевый квадратик из кипы фотографий, которые Ваня несколько дней назад вывалил в кресло, чтобы рассортировать в альбоме. – Одно есть, теперь второе…
Ваня вернулся к зеркалу, я ворошу фотки. Второго приглашения нет, хоть тресни.
– Вань, а второе где?
– Его там нет?
– Сам взгляни.
Поиски ни к чему не приводят. Я освобождаю кресло, сажусь. «Раз, два три… раз, два, три…» – считаю про себя, чтобы не накинуться на Ваню. Он беспомощно смотрит на меня:
– Что же делать?
– Отдать приглашение Соне и Маше, а самим остаться дома. А у тебя есть другие предложения?!
Он понурился. Я даже взял сигарету, прикурил.
– В комнате не надо курить, – робко начинает Ваня.
– Не зли меня…
Он отходит.
Я курю, нервно барабаню пальцами по плюшевой ручке. «Полная херня. Ну просто полнейшая!.. Лену не увижу, телефона её нет…» Плюш меня успокаивает, бархатистый ворс так приятно гладить. Пальцы забираются между подушкой сиденья и подлокотником. Какие-то комочки пыли, песчинки, что-то холодное… Достаю железный рубль… Засовываю руку обратно в мягкую щель, прощупываю каждый сантиметр. Есть! Ещё на достав находку, уже знаю, что у меня в руке. Но вновь обретённого приглашения недостаточно. Мною овладевает азарт кладоискателя. Я запускаю обе руки во все пазухи, между подушками нахожу сокровища. Фотографию моей мамы – ещё девочкой, в лопухах с морской свинкой – и старенький футлярчик губной помады. Выкручиваю красный стержень. Сточен почти до основания. С замиранием сердца понимаю, как именно с этого стержня началось моё знакомство с губной помадой. Года в три-четыре я приметил, куда мама кладёт яркую штуку, которой мажет губы. Улучив момент, я схватил футляр, выкрутил ещё новенький стержень с характерным скосом и откусил… Пожалуй, это было моё первое серьёзное разочарование. Вместо сладкого вкуса, сулимого цветом и блеском, я ощутил на языке жирную бяку с химическим ароматом. Зубы увязли в ней, как в ириске.