Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
– А почему не мать?
– Ну ведь отец-то я!
– А вы в этом уверены? Вы сделали тест на отцовство?
– Тест, конечно, не делали. Зачем? Ведь ее мать мне сама об этом сказала. Какой смысл ей врать? Да я и сам вижу. Она на меня похожа.
На взгляд Сергея, Курицына с ее внешностью Барби и длинными ногами нисколько не напоминала низкорослого круглолицего Артемьева. Он смерил его долгим взглядом.
– А что, не похожа? – смущенно спросил Артемьев.
Сергей пожал плечами и отвернулся к монитору.
–
– При чем тут моя зарплата? – вспыхнул Артемьев, но Сергей его уже не слышал – он был весь в базе данных.
К вечеру его энтузиазм угас. Что-то мешало ему работать. Уже дома он понял, что. Сокамерники. Мальчишка вроде немного отъелся и стал почти нормально общаться. Даже Захар Африканович, сокрушавшийся, что не увидит сына, стал немного бодрее. Черт его знает, но, похоже, его присутствие действовало на них благотворно. И Селиванов может без него совсем обнаглеть. Сергей еще немного послонялся по квартире, дождался отца, попрощался и обреченно зашагал к лаборатории.
Он был уверен, что застанет там только дежурного ассистента, – рабочий день был давно закончен, и Андрей с Барсовым давно должны были уйти домой. Однако там была вся компания во главе с Анатолием Васильевичем, которая шумно дискутировала о чем-то. Экспрессивный француз стоял на столе и что-то возбужденно кричал, стараясь заглушить голос немца, а Барсов чертил у себя в блокноте. Поляк, оживленно жестикулируя, нашептывал ему в ухо.
XXI
Появления Сергея никто не заметил.
– Добрый вечер, – удивленно сказал он.
Поляк скользнул по нему взглядом, явно не видя его.
– Добрый вечер! – крикнул Сергей погромче, и все взгляды обратились к нему.
– А, все-таки решили вернуться? – приветливо спросил Барсов, засовывая блокнот в карман.
– Как там все? Живы? – хмуро спросил Сергей.
Андрей отвел глаза.
– Живы пока, – сказал он. – Надзирателя вот собрались расстреливать. С минуты на минуту ждем. Приговор был уже.
– Вы тут все спятили, что ли? – закричал Сергей. – Это вам тут кино, что ли? Его же из-за нас расстреляют.
– Это есть детячество! То есть, ентшульдиген, ребячество, – возмущенно сказал немец. – Вы должны были просмотреть архивы НКВД. Если этот надзиратель был расстрелян, значит, гешефт не ваш!
– Гешефт? – изумленно переспросил Митя.
– Ну, не ваш тьело! – раздраженно поправился немец. – Ведь он уже того, стрелян, ферштеен? Больше пятьдесят лет назад!
– С одной стороны, – начал француз, – вы не можете спасать всех, кто был расстрелян. Это уже свершившийся факт. С другой стороны – куда вы здесь денете всех спасенных вами? Тут и так наблюдается перенаселенность населенности, то есть населения. Хотя, конечно, всех жалко, но наша миссия…
– Тюремные архивы… – гнул свое немец. – Надо спасать только тех, кто был стрелян из-за нашего вмешательства. А остальных пусть стрел… стрелить... расстрелить.
– Вот, – пожаловался Барсов Сергею. – Эта канитель уже весь вечер длится. А ваше мнение?
– Кого спасем, после пятого марта обратно отправим. А может, их и сюда забирать не придется. Вы как хотите, – решительно добавил
он, – а своих расстреливать не дам. Кстати, – спохватился он. – Что там с тюремными архивами?
– Сожгли все архивы, – ответил Барсов. При этом он нисколько не выглядел опечаленным.
– Как можно сожгли? – кипятился немец. – Нельзя сожгли! Непорядок.
– Еще в пятьдесят третьем сожгли, – объяснил Барсов. – Сразу после смены власти. Скрывали следы. А это значит, что расстреляли практически всех.
– С одной стороны… – начал немец, – это не ваша вина. Но, с другой стороны, вмешательство…
– Но как же гуманитарная функция человечества? – простер руку поляк.
– Поделом ему! Он сам людей избивал и расстреливал! – перебил его француз.
– И так – уже три часа, – сообщил Андрей.
– Да погодите вы! – рявкнул Сергей. Все изумленно воззрились на него.
– Вы сами говорите, что вмешательство нежелательно.
Этот тезис возражений не вызвал ни у кого.
– А надзирателя я сам подставил. Его расстреляют из-за меня. Он же надзиратель, а не заключенный. Значит, если его расстреляют – это будет вмешательство. Может, его все равно расстреляют, но это будет позже и не из-за меня. И если мы его из-под расстрела уведем – наоборот, мы избежим вмешательства.
И с этим все вынуждены были согласиться.
– Значит, пока, – продолжал Сергей, – спорить не о чем. Надзирателя надо выручать.
– С одной стороны... – горячо начал немец.
– Герр Диттер! – с укоризной сказал Анатолий Васильевич. Он подмигнул Сергею и кивнул головой в сторону компьютера.
Никто не заметил, как Сергей отбыл в прошлое, где над надзирателем нависла нешуточная угроза.
Селиванов был у себя в кабинете. Это несколько опечалило Сергея, потому что там подполковнику было легче расправиться с ним: Сергей боялся, что он все еще не оставил этой мысли. Однако надо было спешить.
У Селиванова сидели Скворцов и Голендимов.
Они разошлись вовсю и вместе с надзирателем предлагали заодно расстрелять Хасанова, который напился пьяным, спал в коридоре, видел, как Скворцов застрелил Кузю, и слишком много знал. Вообще, заключили они дружно, Хасанов поддался разлагающему влиянию Бахметьева. Раз он напился вражеского коньяка. Вот если бы он поделился с начальством, тогда вражеское влияние не сказывалось бы так сильно. А так – придется расстрелять. Убрать как-нибудь потихонечку.