Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
– Он договорился! – развел руками Сергей. – Он договорился! Артемьев мне даже и не сказал ничего… А я, может… у меня, может, психическая травма…
– Это была Зина! – заявил Андрей.
Сергей изумленно ахнул:
– Это которая из моей группы? – поразился он. – С инфака?
Митя с Иваном тоже хихикнули. Квадратная Зина с большими красными руками и короткими ногами казалась так же далека от мира куртизанок, как курица от райской птицы.
– Что она вытворяла! – восхищенно сказал Митя и закатил глаза.
– Ты иди, иди, травмированный, – ласково сказал Андрей. – А послезавтра часиков
– Да, – вдруг вспомнил Сергей. – Меня там охранник еле пропустил.
– А он новый, со всеми знаменитостями познакомиться не успел. Так что ты на него не обижайся. Есть еще кое-где дремучие люди, которым ты неизвестен, что поделать! – разливался Андрей, подталкивая его к выходу.
У Кирюшиных собралась компания, знакомая Сергею с детства. В центре восседал дед, старый друг Григория Ивановича. Он, его собственные родители, Арбенины – супружеская чета, влюбленная в русскую словесность, задавали вечеринке тот неуловимо изысканный тон, благодаря которому все посиделки у Кирюшиных превращались в маленькие домашние КВНы – остроумные, веселые и теплые.
В коридоре висела огромная газета, изготовленная руками внуков, – с поздравлениями в виде японских хокку и с кучей фотографий со смешными комментариями. Больше всего Сергею понравилась композиция, где вырезанная из фотографии голова отца именинника была вклеена вместо головы на портрете какого-то мастерового, который одной рукой чесал макушку паяльником, а в другой держал книгу обложкой к зрителю. На обложке был наклеен вырезанный из репродукции пухлый херувимчик с лицом Григория Ивановича. Под всем этим была подпись – «Сделай сам!». Каждый, проходивший мимо, считал своим долгом сострить.
В гостиной Арбенины затеяли викторину – кто лучше всех знает Григория Ивановича. Сам именинник сидел в кресле. Сергей тихонько присел на диван и стал его рассматривать. Его волосы, хоть и седые, были все так же кудрявы, улыбка – такая же, чуть смущенная, а карие глаза все с такой же теплотой взирали на окружающий мир, который, похоже, ему положительно нравился.
– Любимый писатель Григория Ивановича! – выкликала Арбенина, пряча за спиной приз.
– Иван Шмелев! – выкрикнула Маргарита Николаевна.
– Протестую! – басил дед. – Жену не допускать.
– Дисквалифицируем жену, – согласилась Арбенина. – Любимый певец Григория Ивановича.
– Марк Бернес! – выкрикнул дед.
– И угадал, – согласились оба Арбенина, и Нина Антоновна Арбенина вытащила, наконец, из-за спины приз – неизвестную фотографию Григория Ивановича.
– Надеюсь, никто не возражает против того, чтобы вручить приз имениннику? – сказала она.
Никто, естественно, не возражал. Сергей встал за спину Григорию Ивановичу и вместе с ним стал рассматривать фото. Это была давняя черно-белая фотография тех времен, когда Кирюшины еще жили в деревянном преподавательском доме на улице Коммунистической.
– Ваш день рождения, когда вам исполнялось двадцать шесть лет. Помните? – спросила Нина Антоновна.
Сергей вдруг присел и, стараясь быть незаметным, стал пробираться в дальний конец стола. На фотографии, недалеко от самого Григория Ивановича, он узнал самого себя. Как раз в тот момент, когда супруг Арбенин щелкнул фотоаппаратом, он подливал
– Все старые друзья, – растроганно сказал Григорий Иванович. – Вот Серафима Петровна с супругом. Ах, как мы славно жили тогда. А вот… ну, Сережу тут почти не видно. Был у нас такой интересный сосед…
Сергей судорожно схватил рюмку.
– Предлагаю тост за именинника, – торопливо сказал он.
– Погоди, – удивленно сказал дед. – Чур, первый тост – мой. На правах старого друга. Ну, – он раскрыл объятия. – Мой верный друг, мой друг старинный, – нараспев произнес он. – Столько мы с тобой пережили. Столько видели – и не дай Бог никому.
Григорий Иванович кивал головой, влюбленными глазами глядя на деда.
– Только посчитать, сколько раз менялась страна, пока мы живем, – сказал он.
– И сталинский культ, – начал загибать пальцы дед, – и Советский Союз до перестройки. Слово-то какое несуразное, ну да ладно. И сама эта перестройка, не к ночи будь помянута. Ну и, слава Богу, опомнились- таки. Опять как люди живем. Но многое помним, да, Гриша?
– А помнишь, Витя, – тихо сказал именинник, – какие мы наивные были с тобой в молодости? В коммунизм как верили, а? Ведь жизнь готовы были отдать. Как же нам мозги промывали тогда! А мы и сникли. Сколько сил потрачено зря, и душевных, и… – Григорий Иванович махнул рукой. – Чему студентов я, я лично учил! – Он в свое время учил студентов научному коммунизму и считал, что жизнь прожита зря.
– Гриша! – торжественно сказал дед. – Как бы то ни было, твои бывшие студенты помнят твои лекции до сих пор. Ты их думать учил, Гриша. Ты их любить свою страну учил. Какой бы она ни была. Ты их учил, что у людей должна быть совесть. Что нельзя предавать своих. Потому что, Гриша, в страшные мы с тобой работали времена. И пережить их, и не опуститься при этом мы смогли только потому, что есть такие светлые люди, как ты. За тебя, дружище.
Дед полез к Григорию Ивановичу обниматься, не выпуская бокала из рук, и Сергей невольно встал. Уж он-то лучше всех здесь знал, что дед сказал святую правду.
В комнату вошла Ольга с огромным блюдом, на котором лежали фрукты. Сергей вытаращил глаза. Это было То Самое блюдо. Из Египта.
– Откуда это у вас? – хрипло спросил он, глядя во все глаза.
– Ага, – обрадовалась Маргарита Николаевна. – Ты тоже заметил? Правда, необычное? – похвасталась она. – Я такого в магазинах ни разу не видала.
«Еще бы! – подумал Сергей. – Никто и не подозревает, скорее всего, что оно, во-первых, из чистого золота, а во-вторых, украдено многоуважаемым Мурадом у египетских археологов». Он помнил, что Хафез не раз допытывался у главы городской администрации, откуда у него это блюдо. Оно ему подозрительно напоминало как раз такое же, которое таинственным образом исчезло с университетской кафедры археологии за день до того, как университет собирался передать в музей находки из очередного египетского захоронения. Мурад поблескивал маленькими черными глазками, уверял, что это – дешевый сувенир из местной лавки, ему никто при этом не верил, но не пойман – не вор.