Немцы
Шрифт:
Лаптева разбудили среди ночи:
– Товарищ старший лейтенант, за Чисом лес горит! Огонь здоровый! Из лесоохраны звонили, помочи просят!
Лаптев уже натягивал китель. Когда он вышел на улицу, было еще совсем темно. Далекий, еле ощутимый запах гари доносился со стороны реки. С высокого берега было видно, как вдали пламенеет небо. Лаптев бросился к лагерю.
Немцев уже подняли по тревоге, мобилизовали и весь обслуживающий персонал.
– Этого еще не хватало! – роптали полусонные немцы. – Пусть русские сами тушат свои пожары!
Со всего поселка собрали лопаты
– Товарищ комбат, махнем вброд? – предложил Лаптеву один из вахтеров, местный молодой парень. – Здесь неглубоко, по шейку будет. А то ведь километров восемь крюка дадим.
– Рискнем, – согласился Лаптев и первым стал раздеваться, хотя и испытывал некоторую неловкость перед немцами. – И вы здесь, Ландхарт? – он заметил возле себя механика. – Ведь я же разрешил вам остаться возле машины…
– Бензина все равно почти нет, – уклончиво ответил немец. – Я подумал, что мне нечего делать в лагере. Разрешите, господин лейтенант, я перенесу вашу одежду, я ведь немного повыше вас.
Лаптев действительно был мал ростом, и, лишь вошел в реку, вода достала ему до подбородка. Но плавал он неплохо. Ландхарт шел впереди, держа высоко в одной вытянутой худой руке одежду Лаптева и свою, связанную в узел, а в другой – огромную совковую лопату. Немцы, в большинстве рослые, неуверенно и с опаской ступали по илистому дну реки.
– Ну, зачем стоишь? – прикрикнул Мингалеев на тех, кто никак не решался влезть в воду. – Вода мала-мала, утонуть трудна!
– Салават! – крикнул из воды Лаптев. – Хорошо, что мы дамочек твоих не взяли!
– Да, веселый был бы история! – башкир захохотал и нырнул в воду. Несколько секунд он плыл под водой, наружу торчала только волосатая голая рука, крепко державшая сапоги и одежду. Немцы на берегу испуганно переглянулись.
Первым вышел на противоположный берег Ландхарт. Аккуратно расправив гимнастерку и брюки, он протянул их Лаптеву.
– Спасибо, Ландхарт, – поблагодарил тот и стал поспешно одеваться. – Вы меня здорово выручили. Я, кажется, действительно здесь самый маленький.
Пройдя километров около трех вглубь леса, все невольно остановились: пожар был рядом. Летели клочья сажи, доносились зловещее шипение огня и треск пылающих сучьев. Немцы со страхом смотрели туда, где стоял уже опаленный огнем, почерневший лес. Прошли еще метров пятьсот, стало нестерпимо жарко и гарь полетела сильнее. Здесь соединились с работниками лесной охраны. Немцам приказали рыть канавы, чтобы преградить дорогу огню, который крался и шипел, как змея. Язычки пламени, пробегавшие по сухой траве, забрасывали землей. Вскоре все лица покрылись плотным слоем сажи.
– Мы здесь изжаримся, – то и дело повторял Чундерлинк, обращаясь к работавшему рядом с ним Ландхарту. – У меня, кажется, скоро лопнут глаза.
Тот ожесточенно бросал лопатой землю и ничего не отвечал. Ветер рванулся в их сторону, и пришлось отступить и приняться
– Бесполезная работа! – бросив лопату, заявил Чундерлинк. – Разве мы можем остановить этот сумасшедший пожар?
Ландхарт грязной от копоти рукой указал ему туда, где успели выкопать широкую канаву: огонь лизал ее край и дальше не шел.
– Все равно, стоит подуть сильному ветру, огонь переметнется по вершинам деревьев, – устало сказал бывший художник. – Я ужасно есть хочу. За весь день нам дали только по восемьсот граммов хлеба! – он все жаловался, но Ландхарту некогда было его слушать.
Лаптев вместе с немцами рубил молодой кустарник, к которому рвался огонь. Комбат стал так черен, что его можно было отличить от остальных только по маленькому росту и военной форме. «Эх, кабы дождь, – тоскливо думал он, поглядывая на безоблачное небо, заслоняемое летящей гарью, – сколько добра пропадает!»
До самой ночи рыли канавы и забрасывали огонь землей. К ночи ветер стих, и огонь вперед уже не рвался.
Лаптев приказал отойти подальше от пожарища и расположиться на ночь. Немцы с жадностью набросились на хлеб и сваренную похлебку. Некоторые ели в этот день только в первый раз. Было жарко и почти светло от пылающего невдалеке леса. Лаптев смыл с лица сажу и с удовольствием съел кусок ржаного хлеба, запив его водой. От копченого мяса, которое Вебер разделил между всеми, он отказался.
– Всем ложиться спать! – приказал он. – Разбужу на рассвете.
Немцы разворошили копна свежего сена и улеглись. Лаптев лег тоже и, как ни боролся со сном, вскоре заснул. Рядом с ним спал Вебер, обняв обеими руками большой мешок с хлебом, который поручил ему охранять комбат. Вебер похрапывал, но руки его цепко держали мешок.
Ландхарт не спал. У него сильно саднил ожог на руке, которую он замотал грязной тряпкой, и очень хотелось есть, но не это сейчас мучило его и не давало заснуть. Как все эмоциональные люди, он не мог спать после сильных впечатлений, пережитых за день. Перед его глазами стояла ужасная картина огня, пожирающего свежую зелень, красоту и мощь лесной чащи, неумолимо превращающуюся в черное, дымное пожарище.
Сзади послышался шорох, и Ландхарт увидел Чундерлинка, который пытался взрезать перочинным ножом мешок с хлебом. Вебер спал как убитый. Через минуту Чундерлинк уже прятал свою добычу в сене. Ландхарт хотел закричать, но неожиданно вспомнил, как сам когда-то украл кусок хлеба. Он только тяжело вздохнул и отвернулся.
Весь следующий день снова прошел в борьбе с огнем. На покосы его не пустили, но гектаров десять леса выгорели почти дотла. Два дня Лаптев проработал рядом с немцами. Большинство из них самоотверженно отбивали у огня лес и покосы, словно это была их собственная земля, а не чужая, ставшая местом их плена. Этого он не мог не оценить, но его все время преследовала мысль, что, попади он сам в плен к немцам, ни за что бы не стал работать на них. Может, так они пытаются искупить свою вину? Да только эти-то чем виноваты?