Немного скандала

Уайлдс Эмма

И что случилось потом…

Его темная бровь поползла вверх. Небрежная поза не скрывала впечатляющего размаха плеч. Она видела его грудь между полами халата, и, несмотря на грустный вечер, ее пульс вдруг учащенно забился. Потом Алекс задал очень разумный вопрос:

– Что до отца с бабкой… Неужели ты думала, что им будет так легко отбросить предрассудок двух поколений? Я – нет, хотя мне было радостно видеть, что моя вера в их непоколебимую приверженность любезности и хорошим манерам оказалась не напрасной. И я полагаю,

что их сомнения растают, когда они поймут, что твоя внутренняя красота не уступает красоте внешней и одно дополняет другое. Уверен – сейчас они думают, что я выбрал тебя за красоту. Когда они поймут, что я женился на изысканно прекрасной женщине с прекрасной душой, их отношение к тебе переменится.

– Какой чудесный комплимент! – тихо сказала она.

– Какая чудесная правда! И как мне повезло!

Он был слишком уверен в себе, слишком красив, слишком близко – его близость кружила ей голову. Эмилия почувствовала, как напряглись груди – физическая реакция на то, что сейчас произойдет. Она была растрогана его заботой, хотя, конечно, надеялась на более теплый прием. Зато оба брата и Диана оказались изумительными людьми.

Достаточно. Она не позволит грусти испортить весь вечер.

– Не помню, чтобы меня раньше называли изысканной.

От Алекса не укрылась перемена в ее голосе. Он выпрямился, загадочно улыбаясь.

– Все эти стишки, что ты получала, где их авторы воспевали цвет твоих глаз, сравнивали твои волосы с медом или янтарем глубочайшего тона, – какой еще бред они сочиняли, так и не додумавшись до слова «изысканный», отдавая дань твоей красоте? Мне стыдно за английских джентльменов, где бы они ни жили.

Смех пришелся очень кстати, разгоняя тягостное впечатление, которое осталось у нее после обеда.

– Но ты никогда не писал мне стихов, – ворчливо заметила Эмилия, наблюдая, как он идет к ней поступью хищника, не скрывая плотоядных намерений.

– За всю жизнь не написал ни одного стихотворения. – Черные как смоль брови скептически приподнялись.

– А мне бы хотелось получить хотя бы одно, – поддразнила она, – от скандально известного лорда Александра Сент-Джеймса. Вот была бы неожиданность.

– Не думаю, что литературные опыты – мой конек. – Алекс поймал ее руки, заставил встать и привлек к себе. – Но, признаюсь, мне вдруг захотелось попробовать.

Его внушительная фигура давала ей ощущение силы и безопасности и, что еще важнее, мужественности, которую она уже научилась ценить. Сквозь ткань халата она угадывала его возбуждение. Теплое дыхание щекотало ей ухо, и от этого все тело вдруг пришло в волнение.

– Как же мне начать? Может, так? Твой волосы сияют, как освещенная солнцем роза в саду, сладкие и мягкие, как нежнейший лепесток.

– Хорошее начало, – поддразнила она.

Его пальцы перебирали пряди, медленно, ласково. Алекс продолжал тем же хрипловатым шепотом:

– Твоя

кожа как гладкий теплый атлас.

– Неоригинально, но приятно.

Его ладонь проникла под халат и медленно погладила закругление бедра, живот, ребра и обняла грудь. Большой палец начал мучительную игру с соском…

– Твои груди – само совершенство, сотворенное, чтобы ублажить мои фантазии. Полные, твердые и такие женственные.

– Признаюсь, что подобного еще не слышала. – Приподнявшись на цыпочках, Эмилия поцеловала его шею, наслаждаясь солоноватым вкусом его кожи. Ей становилось жарко, особенно внизу живота, где температура была явно на несколько градусов выше, чем во всем теле. Она провела пальцами вдоль его груди. Закрыла глаза, когда он легонько сжал сосок.

– Как у меня получается? – Алекс поцеловал ее в висок. – Достаточно ли поэтических сравнений?

– В твоей постели, – почти беззвучно шепнула она, отвечая на самый первый вопрос. Не будет ли излишней сентиментальностью сказать, что в первую ночь они воспользовались ее постелью, а теперь ей хотелось лечь с ним в его постель? Может быть, но не стоило трудиться, пускаясь в объяснения, потому что он послушно схватил ее на руки и широко улыбнулся.

– Все равно у меня закончились слова, – сообщил он, толкая дверь плечом. – Я лучше покажу.

Его комната была некой противоположностью ее спальне. Никаких бледных расцветок или каменных розочек, украшающих каминную полку. Зато огромную кровать закрывали занавеси темно-зеленого бархата, в углу стоял лакированный шкаф, а возле окна – письменный стол со стопкой книг. Рассматривать в подробностях она не могла. Так, мимолетное впечатление, потому что Алекс уложил ее на постель и сбросил халат. Глаза Алекса блестели. Мужская плоть, твердая, влажно блестящая на конце, выдавала силу его желания.

Он не стал гасить свечи, что, по ее мнению, следовало сделать мужу или любовнику. Иногда ей удавалось подслушать, о чем шепчутся подруги тети Софи, и она знала: большинство мужчин гасят свет, или по крайней мере их жены предпочитают заниматься любовью в темноте.

Но ей больше нравилось так. Исполненная любовного томления, она медленно развязала пояс своего халата. При свете она могла любоваться очертаниями его мускулатуры, игрой мышц при каждом движении и его восхитительной улыбкой, от которой замирало сердце.

Она дразняще опустила ресницы. В конце концов, он был хорошим учителем.

Постель скрипнула, когда он лег с ней рядом, огромный, уверенный и не стыдящийся своей наготы.

– Мне нравится видеть тебя, как сейчас, полуобнаженной, для меня одного… Ты знала, что я ревновал тебя к каждому мужчине, с которым ты танцевала, с тех пор как встретил тебя?

– Наверное, я что-то заподозрила в тот вечер, когда ты чуть не силой увел меня из танцевального зала на глазах у всего света.