Необыкновенные собеседники
Шрифт:
Ко мне его отношение не менялось. Меня он как-то противопоставлял театру. Только все попрекал, что я недостаточно борюсь за театр поэта.
— Это ваш писательский долг в театре, голубчик. Вы можете, вы должны.
Он верил, что театру по силам «не слушаться» комитета.
Но как ни дулся, в один из осенних дней 1946 года позвонил: он заново переделал свою старую пьесу-сказку «Кошкин дом» и хотел бы ее прочитать в театре. До читки пьесы актерам он прислал ее мне домой и уже на следующий день справлялся:
— Прочли?
Я сказал, что очаровательную иронию «Кошкина дома» оценят скорее взрослые, нежели дети. Как настоящее произведение искусства, эта пьеса для самых маленьких может быть пьесой для всех. И добавил: будь моя воля, я бы поставил «Кошкин дом» в театре для взрослых. Даже в Малом!
— Жаль, что не ваша воля.
Он не опасался, что пьесу могут не поставить в театре. Ему хотелось, чтобы она понравилась Волкову.
Увы, Волков не пришел на чтение пьесы. Театр помещался тогда на Пушкинской в небольшом, очень уютном здании с прекрасным ампирным фойе — едва ли не самым строгим по стилю театральным фойе в Москве. В этом фойе собрались человек сорок актеров — вся труппа театра. С трех сторон окруженный актерами, очень обиженный отсутствием Волкова, за круглым полированным столиком Маршак читал свою пьесу. Актеры были настроены скептически. Им не хотелось играть лис, кошек, кур, уток, баранов, индюков, петухов, бобров. Их хотелось играть людей. Отсутствие Волкова только подогревало их не* приязненное отношение. Я воспользовался своим положением ведущего это собрание и сказал несколько слов о пьесе до того, как Самуил Яковлевич начал ее читать. Просил актеров обратить внимание на изящество стихотворных реплик, на роль слова в пьесе. Но главное — на сатирический дух ее — на подтекст. Это было неожиданно для актеров —• то, что в пьесе для малышей может быть какой-то подтекст! Актеры насторожились. Уже через четверть часа стало ясно, что слушают они с интересом и с удовольствием. Слушая, улыбались. Маршак их завоевал. В перерыве в фойе слышались веселые реплики из прочитанной части пьесы.
Это стул, на нем едят.
Это стол, на нем сидят.
Молодая актриса, тыча пальчиком в грудь своего партнера по многим спектаклям, громко на все фойе повторила реплику четвероногого персонажа пьесы:
Ты свинья, и я свинья,
Все мы, братцы, свиньи!
Актеры приняли пьесу с восторгом.
Премьера «Коншина дома» состоялась весной 1947 года, когда я уже не работал в театре. Театр отнимал множество времени, увлекал меня, а на столе лежала рукопись недописанной книги. Впрочем, дружественные отношения продолжались. Тем более что время от времени я выступал в печати со статьями о детском театре и связи с ним не порывал. Пришел и на генеральную репетицию «Кошкина дома».
Режиссером спектакля был В. Дудин; когда-то он ставил «Сказки» С. Я. Маршака, и «Кошкин дом» поручили ему. В спектакле было много выдумки и... забавы. Все звери и птицы одеты в человеческие одежды моды конца XIX столетия. Было много того, что называют «игрой театральных вещей». Но эта игра вещей опять взяла верх над поэтическим словом. Умная, тонкая, ироническая пьеса превратилась в подсобный материал для театрального зрелища. Маршак потребовал, чтоб ему позволили побеседовать с актерами о роли слова в спектакле. Когда репетиция окончилась, но актеры еще не сняли грима, Маршак собрал их на сцене и принялся отчаянно отстаивать поэтическое слово от диктатуры театральной вещи. Он умолял не заглушать слова забавой на сцене.
Двадцать пять лет назад эту пьесу (в другой редакции, менее интересной, чем новая) ставили в Ленинградском театре юного зрителя. То было время, когда театр для детей увлекался идеей «игроспектакля». «Игра театральных вещей» на сцепе казалась тогда непременной. Мол, без нее зрители-дети не станут смотреть спектакль. Маршак был в руководстве Ленинградского театра юного зрителя. И с благословения Маршака, когда в спектакле пожар охватывал кошкин дом, юные зрители надевали пожарные каски и начинали игру в пожар. Зрители тушили театральный пожар на сцене. Тут было не до воздействия поэтикой речи. Но это ли театр поэта?
Я рылся в архивах детских театров и неожиданно обнаружил описание этой игры зрителей в тушение пожара во время спектакля. Меня поразило, что игра затеяна была самим Маршаком!
Я и спросил его об этой давнишней театральной игре. Как же так? Сегодня он жалуется, что игра театральных вещей заглушает слово в театре, а четверть века назад сам затевал в театре такую игру!
— Голубчик! Да ведь это было двадцать пять лет назад! Когда проживешь столько лет, чему-нибудь да научишься. Нет, нет, для детей нужен не театр-забава, а театр поэта! Как думаете, удастся когда-нибудь создать в Москве настоящий детский театр поэта?
Создать театр поэта не удалось. Маршак так и умер, мечтая о нем. Но теперь, когда прошли уже годы после смерти поэта, вспоминая его, я вижу Маршака не в детском театре и не в маленьком его кабинете в доме на Земляном валу.
В памяти запечатлелся невыспавшийся, небритый, в расстегнутом зимнем пальто Маршак в полутемном подъезде грязного казанского дома. Вот он — в сутолоке, неустроенности, в тревоге эвакуации, когда гитлеровцы уже под Москвой — простудным страдальческим голосом читает пушкинские стихи. И в вспыхе молнии пушкинской стихотворной строки уже видит будущую победу...
ЕРМОЛОВА
ДЕТСКИХ
ТЕАТРОВ
I
огда в 1928 году Фирмэн Жемье, директор парижского театра «Одеон» и президент Всемирного театрального общества, прибыл в Москву, он попросил показать ему один из тех удивительных детских театров, о которых столько наслышался в Париже и в Лондоне.
Первое десятилетие жизни детского театра для детей подходило к концу. Детские театры
в СССР насчитывались уже десятками. В европейской и американской печати все чаще появлялись сообщения о советских театрах какого-то необычного типа: детских, но вовсе не таких, в которых играют дети. Для детей — и тем не менее настоящих!
Жемье попал на спектакль «Черный Яр». Пьеса была написана тогда еще начинающим драматургом Александром Афиногеновым. Знаменитый Жемье, снисходительно улыбаясь, начинает смотреть спектакль, но вскоре перестает улыбаться и становится чем дальше, тем серьезнее. Маленький подпасок Егорка — герой пьесы — восхищает его. Черт возьми, если уже сейчас мальчишка так поразительно играет Егорку, то как же он будет играть взрослым актером! Француз выражает желание поговорить с этим мальчишкой и приглядеться к нему поближе. «Маленький человек — огромный талант!»
Его ведут за кулисы, и он застает подпаска еще в лаптях, в рубашке навыпуск, с кнутиком в крошечной детской ручонке. Жемье приветливо подходит к Егорке, треплет его по щеке и не находит слов для похвал. «Ты будешь великий артист, мальчуган!» И когда прославленному французу объясняют, что перед ним не мальчик, но женщина-актриса, он не верит своим ушам. Лицо его плотно покрывается краской, он низко кланяется и почтительнейше целует руку «мальчика», которого только что отечески трепал по щеке.