Необыкновенные собеседники
Шрифт:
К ужасу лордов, Том своими приказами готов поставить на голову все законы.
Казна нуждается в деньгах? Да? Почему? Ах, у народа нет денег платить налоги? Том — Сперантова смотрит на лорда-докладчика совершенно так же, как иногда дети смотрят на несообразительных взрослых. Но ведь все очень просто решается. Пусть платят налоги богатые, у них есть деньги!
В Томе — Сперантовой ни на мгновение не исчезает голодный нищий со Двора объедков. Он так же повергает придворных в ужас своим невероятным аппетитом, готовностью запихнуть в рот целую жареную курицу, как и своей решимостью переложить всю тяжесть налогов на богачей.
И вместе с тем — невозмутимость, с которой он диктует новые законы, и почти взрослая уверенность в своей правоте! Внутренняя глубочайшая серьезность, мудрый жизненный опыт звучат в его замечаниях королевским министрам.
Этот удивительный образ мальчика-бедняка, нечаянно ставшего королем, Сперантова наделила всем тем стремлением к справедливости, всей той нетерпимостью ко лжи, ко злу, которыми так прекрасны почти все детские образы, запечатленные ею на сцене.
Весь ее огромный опыт наблюдений над детьми открыл ей, что внутренний мир ребенка «взрослее» его внешнего облика. Значит, надо раскрыть глубину, серьезность, сложность душевного мира ребенка. Вот в чем великая тайна ее искусства! С удивительной точностью передаются внешние зримые черты и с такой же точностью — серьезность, душевная сложность маленького героя.
III
Вершина творчества Валентины Сперантовой — Ваня Солнцев в пьесе Валентина Катаева «Сын полка».
Сколько лет играла Сперантова своих мальчишек! Сколько лет писал своих мальчишек Катаев! А встретились они в детском театре впервые.
Я еще начинал работать в Центральном детском театре, когда Катаев принес нам новую пьесу. Он написал ее по своей повести о юном осиротевшем пастушке, усыновленном на фронте солдатами. Маленький Ваня Солнцев познал горесть утрат, возненавидел врагов своей Родины, испытал гнет фашистского плена и, наконец, в капитане Енакиеве обрел отца.
С Катаевым было легко работать. И не только потому, что он превосходный писатель. Но и потому, что в нем очень живо чувство театра.
После генеральной репетиции Катаев поднялся со своего места, потрясенный игрой Сперантовой.
— Я и понятия не имел, что в детском театре такая актриса!
Кажется, только Юрий Олеша остался при особом мнении
о «Сыне полка».
— Я вам сейчас все скажу. Сперантова? Согласен. Гениальная. Совершенно гениальная актриса. Но играет не деревенского мальчика.— Олеша держал меня за борт пиджака так, словно опасался, что, не выдержав его критики, я удеру.—Нет, постойте. Вы сейчас согласитесь со мной. Катаевский Ваня
Солнцев — пастушок, деревенский мальчик. А ваша Сперанто-ва играет типичного городского мальчика. Это не пастушок.
— Юра, не забывайте, что черты мальчика из советского города разнятся от черт мальчика советской- деревни гораздо меньше, чем черты традиционного городского мальчика от черт традиционного деревенского.
— Это не имеет значения. Сперантова гениально играет... условный образ. Условный, а не реальный.
— Черт возьми! Но образ на сцене всегда в какой-то мере условен. По-моему, вы сами, Юра, как драматург...
— Я никогда не бываю сегодня таким, каким был вчера,— выпалил вдруг Олеша.—Я всегда ищу...—Помолчал и добавил:— Самого себя.—Поднял голову и твердо сказал:—Художник всегда ищет самого себя. Быть в поисках самого себя. Вот что значит жить в искусстве.
И уже к концу разговора о театре вообще, о живописи вообще и даже о музыке тоже вообще неожиданно заключил:
— Сперантова исключительная актриса. Она ищет, находит себя и снова ищет. Я, может быть, еще напишу о ней. Не рецензию о спектакле. А вообще о Сперантовой. Вы знаете, Минд-лин, это интересно — написать о Сперантовой. Общечеловечно. Вообще.
Но «общечеловечно» о Сперантовой Олеша не написал. Напечатал где-то рецензию на спектакль. А мог бы и «вообще» написать. И, кажется, можно было бы тоже «вообще» написать о неосуществленных задумках Олеши.
А слава спектакля «Сын полка» между тем росла, и мы с удивлением замечали, что на каждом, особенно вечернем, спектакле взрослых зрителей становилось все больше и больше. Приходили смотреть Сперантову. О «чуде» Сперантовой расходилась молва по Москве.
Была в этом спектакле такая сцена. Ваня не знает капитана Енакиева в лицо, но знает, что капитан Енакиев, прослышав о нем, приказал отправить мальчишку в тыл. Ваня неожиданно встречает Енакиева и жалуется ему на... капитана Енакиева. «Всем показался, а ему не показался... А он меня даже ни разу не видел... Ну, скажите... разве можно судить о человеке, ни разу его не видевши?» Голос мальчика дрожит от обиды. Еще бы! Судить о человеке, не видев его! В устах Сперантовой слова Вани о человеке звучали декларативно: я — человек!
Душевный мир Вани Солнцева взрослее его зримого образа. Маленький пастушок, усыновленный солдатами,— человек с большой сложной внутренней жизнью, не всегда видимой взрослыми. Юные зрители потому с таким сочувствием следили за каждым словом Вани, что в образе, созданном Сперантовой, любой из них узнавал ту или иную частицу себя.
Но точное воспроизведение того, что знакомо зрителю (или читателю),—это лишь средство в искусстве художника. С помощью этого средства художник завладевает доверием и вниманием зрителя, чтобы повести его к высокой нравственной цели.
Детские образы Сперантовой — поистине создание вдохновения. Но вдохновение порождает лишь замысел. Осуществление замысла требует мастерства, а мастерство — это точность изображения.
В Ване Солнцеве изобразительные средства Сперантовой достигали безошибочной точности. Даже кончики своих пальцев она не оставляла без дела. Именно руки ее были особенно выразительны. Рассказывал ли Ваня о том, как разведчики положили в его стакан чая три порции сахару, рассуждал ли он с капитаном Енакиевым, спорил ли с «роскошным» мальчиком Вознесенским, отвечал ли немцам во вражеском блиндаже — в любой сцене красноречие рук Сперантовой, движение узких мальчишеских плеч, повороты русой головки выражали больше, чем все слова. Жесты ребенка всегда красноречивее его слов: жестами он восполняет нехватку в своем словаре.
Ваня блуждает в лесу и оказывается вблизи избушки, где Енакиев расположился со своим штабом. Он встречается с «роскошным» мальчиком Вознесенским. Вознесенский — в новешеньком полном воинском обмундировании, сшитом специально по мальчику, да еще с «шашечкой» как раз по его росту и силам! Вознесенский — счастливый сын полка: он по всей форме занесен в воинские списки. Ваня подавлен «величием» Вознесенского. Тем горше его обида на капитана Ена-киева. Но, расспрашивая «счастливого» сына полка, Ваня делает вид, будто вовсе ему не завидует. Сперантова намеренно показывала, как далеко не всегда удавалось Ване скрыть эту зависть.