Неожиданность
Шрифт:
— Что случилось?
— Не могу я на это глядеть — просто не в состоянии, — поделился своей незадачей поисковик упавшим голосом. — Как увидел это близко, мне так плохо стало, показалось что сам возле него сейчас помру. Даже вырвало.
Яцек сглотнул. Видать опять затошнило.
Ну да, это же только в кино все приятно да гладко. А в реальной жизни как сунут резко под нос что-нибудь этакое, и опытных людей с души воротит.
— Доспехи, я так понимаю, тебе больше не нужны?
— Еще как нужны! — начал было горячиться шляхтич. — Но… — тут голос его опять сник, — надо полежать…
— Ну полежи пока, полежи. Не сейчас еще выходим.
А
Мне надо идти снимать латы с Невзора. Дух-переводчик с дельфиньего языка нужен нам позарез, а дебют магических способностей изначальной претендентки на эту должность — Наины, сегодня не впечатлил. Чертовски будет обидно преодолеть столько преград и не столковаться с братьями по разуму!
Однако один я этого колдовского хряка ворочать может и не осилю — здоровенный какой-то. Богуслав отошел куда-то, близко не видать.
— Ваня! Пошли поможешь!
Кирпичник тут же подошел.
— Невзора обдирать будем?
Вот молодец! Никаких обид, весел. Улыбается, вон, во весь рот, из-за ерунды не печалится, постную рожу не делает. Да, старый друг стоит новых двух!
— Ты чего это такой веселый?
— Да там Найка так за этот ломаный грош ведется, который ты у нее отнял! Дуется непередаваемо! Глупые речи ведет беспрестанно! Нам, дескать, командир новый нужен. Или Богуслав — он и поумней, и опытный воевода, или Матвей — тот смелый атаман ушкуйников и в нем отвага тоже с большим опытом сочетается.
А этот что? Захудалый лекаришка из второстепенного городишка? Чего он больно в жизни видел? Какие-такие битвы и сражения выиграл? Один на один самого большого постельного клопа осилил?
И все деньги, деньги, главное деньги. А я ей: не смей мастера парфунить! Если деньги в этой жизни главное, чего ж ты в свои тридцать лет бедна, как церковная мышь?
А она: я женщина!
На это я ей: а раз женщина, так дома сиди, мужу щи вари, да деток воспитывай! А ты? Сколько по Руси и окрестностям шлялась, все моря и океаны перевидала, а проку-то никакого от твоих походов не было, голая и босая к нам пришла, ни копейки за душой не было. Хоть бы товар какой с собой в путешествия прихватывала, все бы при монете была!
А она мне: я зарабатывала, да все на маму и дочь ушло! А я ей: не ври мне тут! Мне твоя мать все рассказала — полушки от тебя за всю жизнь не видали! Их бывший зять поит-кормит-одевает!
Тут мы дошли и стали вдвоем ворочать кадавра.
— И все другие кудесники и бойцы денег толком добыть не умеют, — продолжал рассказывать Ваня, — все в нашу ватагу нищими пришли. Только сабли на боку их и красят. А мастер за месяц на ровном месте, без исходного капитала, несколько прибыльных дел создал, столько деньги с земли поднял, что аж ахнешь! Ты, старший, к чему не прикоснешься, все серебряным делается, все прибыль дает!
Этакий древнерусский Мидас, мелькнуло у меня в голове. Только фригийский царь половчей конечно был — по золоту работал. Что ж поделать: мэйд ин Древняя Турция!
— Теперь Наина на меня еще больше, чем на тебя, злится. Ну и наплевать!
— А вдруг она не только атамана, но и дерзкого мужа поменять соберется? Опыт-то уже есть?
— Значит не любит. Тем более жалеть не о чем. Таких шалашовок, которые бойко по мужикам бродят, и помоложе ее полна Русь.
Я
Иван захохотал.
— Не вздыхай нелегко, не отдам далеко! Постараюсь возле тебя остаток жизни продержаться. Мне другого воеводы и атамана и даром не надо! А баба в семье должна свое место знать! Хватит об меня тут ноги вытирать и подстилку из меня делать! Я Найкой командовать не рвусь, но и собой помыкать больше не позволю! Хватит, натерпелись.
Я аж бросил теребить труп и стал говорить о выстраданном.
— Ваня, оторвись пока от этой докуки, выслушай не отвлекаясь, что я тебе скажу. Ты до этой мысли все равно дошел и сам, но столько еще на этом деле перетерпишь, столько горя хлебнешь!
Иван тоже отвлекся от увлекательной и приятной забавы — обдирать труп врага, который, как известно всегда хорошо пахнет, и начал меня внимательно слушать. Вот Ванька молодец! Крепок и невозмутим, как кирзовый сапог. Велено со свежего мертвеца амуницию драть — обдерем, блевать и в обмороки падать не будем! Велено бросать драть и начинать слушать — послушаем, вдруг старый пень чего полезное скажет.
— Я, Ванюша, постарше тебя, и женщин у меня побольше было. Со многими и подолгу жил, хозяйство общее вел. И не один и не два раза вляпывался в такое же дерьмо, как и ты сейчас. Постепенно пришел к одному, но главному выводу: нельзя женщине, какая бы она любимая, добрая, милая и умная ни была, над собой полной власти в течение долгого времени давать, потакать всем ее прихотям, прогибаться перед ней.
Самые лучшие подруги жизни от этого ошалевают и обнаглевают, стремятся поработить тебя полностью, унизить, подмять под себя все командные высоты в молодой семье, и на пользу общей жизни это не идет. В чем-то ты больший знаток, а в чем-то я, и иначе редко бывает.
Как это не горестно и ни противоречит духу вашей любви, но надо периодически одергивать зарвавшуюся бабенку, ставить ее на место. Позволишь ей дерзить дальше, греха не оберешься и горя хлебнешь полной ложкой.
И из этого положения есть только два выхода: или расставаться, хотя и дом будет полной чашей и дети народятся, или, хоть ты и главный добытчик в семье, твое место будет на коврике возле входной двери, а твое мнение по любому делу будут учитывать примерно также, как и комариный писк за окном. Вот сейчас ты на перепутье: либо держаться твердой позиции и занять подобающее тебе в семейной жизни место (и уверяю тебя, жить будете гораздо лучше, чем сейчас, когда она воротит чего захочет), или ползти дальше унижаться и извиняться за бунт, или придется расставаться.
— Да по чести говоря, мастер, расставаться с Наиной мне бы вовсе не хотелось… Очень уж люблю ее!
— Она это чует, и вовсю этим пользуется. Я в своей жизни ввел незыблемое правило: если первый угар любви уже прошел, а бабешка уступить даже и в мелочи не желает и норовит командовать на каждом шагу, а мне руки вяжет, пора подумывать о расставании, дальше все еще хуже будет.
Она не перебесится, не остепенится и не поумнеет, а будет делаться все хуже и хуже. А поставишь ее в рамки — и все у вас будет хорошо, не нарадуешься на свою умницу и красавицу. Периодически женщину опять придется пресекать, не без этого, иначе ее бабская дурость на прежнюю кривую дорожку вытолкает, ну уж не без этого.