Непобежденные
Шрифт:
Ярлыкова посчитала: вместе с ней в тюрьме сидели двадцать семь человек. Отпустили только шестерых.
7 ноября у Сукремльского водохранилища расстреляли Тоню и Шуру Хотеевых, Толю Апатьева и военнопленного, который предпочел умереть безымянным.
Но то ли это была хитрость Бенкендорфа и Айзенгута, то ли план Иванова – опорочить память мучеников – был запущен в действие, по Людинову поползли слухи: сестер Хотеевых и Апатьева немцы перевели в Жиздру. Потом стали говорить – увезли в Германию.
С героями войну
Было время, когда опорочили имя Олега Кошевого, вожака «Молодой гвардии» из Краснодона.
Во время разрушения СССР новые идеологи – оскопители русского народа – подвергли насмешкам подвиг Александра Матросова, закрывшего телом вражескую амбразуру. Измывались над Зоей Космодемьянской. Велик ли подвиг – сарай не сумела поджечь! Верно! Зоя не убила немца, сарай не подожгла. Но в свои семнадцать лет – она вышла к виселице, как дочь России. Как сама Россия – не покорившаяся. Юношеским, оголенным, обмороженным телом заслонила страну, всех нас – будущее своего народа.
Людиновцы: Антонина Хотеева, Александра Хотеева, Анатолий Апатьев – поныне без вести пропавшие.
Остались живы? Это было бы добрым чудом. Одно неоспоримо: все трое в самые страшные годы – в 41-м, в 42-м – сражались за победу над Гитлером, за нашу с вами жизнь.
Спецслужбы – дьяволиада. Мы, веруя в чистоту наших героев, не предадим ребят. Какую бы жизнь им ни уготовили, они прожили ее русским сердцем.
С нас ведь тоже спросится, если мы не сможем распознать масок зла, если мы не отстоим нашей любовью наших героев от подлости, от посягательств на нашу с вами совесть.
Мы живем в такое время, когда посеянное в нас сомнение в великом прошлом страны – есть предательство. Родины, народа, имени русского.
Расстрелянный Рыбкин
Убитая разрывной пулей двухлетняя Вера спасла своего дядю от смерти. Бабушка отмыла внука от крови его спасительницы и ночью отвела к дальним родственникам. А родственникам стало страшно: мальчишку, чудесно спасшегося от расстрела, искали. Бабушка забрала внука обратно к себе.
В тот же день и нагрянул в их дом Митька Иванов. С ним был немец.
– Рад за тебя! – весело сказал Митька. Немец тоже удивлялся, головой качал:
– Счастливый человек!
Иванов достал из офицерской сумки карту, разложил на столе:
– Покажи нам, Володька, где находится партизанский отряд.
Рыбкин к столу подошел, коли зовут, но на карту смотрел с испугом:
– Я на карте ничего не знаю.
– Ты в школе учился?
– Учился.
– Карту на географии учительница приносила?
– Приносила. Я Каспийское море могу показать.
Митька улыбнулся:
– Выходит, ученик ты был хреновый?
– Хреновый, – серьезно согласился Рыбкин.
Митька даже обнял паренька:
– Учителя
– Это я понимаю. Тут написано: «Людиново».
– Синее пятно – озеро. Черная полоса – железная дорога. Видишь, Вербежичи… Куда от Вербежичей двигаться, чтоб попасть к партизанам?
– Не знаю! – пуще перепугался Рыбкин.
Митька в кулак крякнул.
– Бабушка! Вы не волнуйтесь, но мы возьмем Володьку с собой.
– В тюрьму?!
– В немецкую жандармерию. Покажет нам, где партизаны, – тотчас отпустим.
Люди, увидев, как ведут Володьку Рыбкина, замирали. Богородица от смерти отрока спасла, и вот снова гонят. Неужто расстреливать? Какой это партизан! Пацаненок!
Офицеры немецкой Тайной полиции приходили посмотреть на удивительного русского мальчика. Угощали.
Допрашивали Рыбкина унтер-офицер Крейцер и Митька Иванов. Приходил, сидел на допросе Айзенгут.
Володька попытался разобраться в карте, но страх мозги застил.
– Хорошо! – сдался Иванов. – Отвести ты нас можешь в отряд?
– Могу! – обрадовался Володька. – Только я в лес не ходил. Я могу тайник показать. Я Шумавцову носил приказы, а его донесения в тайник прятал.
– А кто приказы носил? Кто забирал донесения?
– Посылкин.
Крейцер предложил Иванову отправить мальчишку в камеру.
– Нет! – сказал Митька. – Во-первых, два раза не расстреливают. Беду наживешь. А во-вторых, нам полезнее отпустить этого субчика. Голову на отсечение – он выведет нас на Посылкина, Посылкин – на отряд.
Немец поморщился, но согласие дал. Володька прибежал к бабушке. Анна Павловна повела внука в церковь.
– Отец Викторин! Внучок-то мой из могилы живым вышел. Окрести ты его на новую жизнь!
– Как тебя зовут? – спросил батюшка партизана-отрока, пережившего допросы, расстрел и отпущенного немцами, скорее всего, как приманку.
– Володя! – сказал Рыбкин.
– Ты некрещеный?
– Крещеный.
Отец Викторин с удивлением посмотрел на бабушку.
– Прости старую дуру, батюшка! – заплакала Анна Павловна. – С ума схожу! Дочь расстреляли, Верочку, внучку мою, – расстреляли. А Володьку Богородица вернула. Вот я подумала: у парнишки – вторая жизнь.
Отец Викторин причастил и бабушку, и внука. Посоветовал:
– Спрячь, Анна Павловна, мальчика. За ним могут прийти.
– Я его – в бункер! – осенило бабушку.
Бункер остался от Красной армии. Командирский пункт, что ли, строили?
Дала бабушка Володьке старую шубу, картошек напекла. Три дня сидел парень в бункере. Наконец бабушка прибежала, а сказать ничего не может: язык у нее отнялся.
Пошли домой. Написала бабушка карандашом на листочке: «Два раза приходили немцы. Потом пришли партизаны за тобой».