Непознанный мир (цикл повестей)
Шрифт:
– Господин мой, – прошептал он, открыв глаза. – Право, не нужно было вам… Я бы и сам встал…
– Ничего, Дорнтон, ничего, мне не трудно, – улыбнулся Джереми. – Я ведь просто исполняю свой простой человеческий долг перед тобою как тот, кто отвечает за тебя перед Богом и королём. Так что давай я помогу тебе встать и одеться, потом ты поможешь это сделать мне, и пойдём завтракать.
Да, этот день начинался для них как сотни других дней, и не предвещал, казалось бы, ничего необычного. Однако несколько часов спустя оба они узнали то, о чём уже узнала почти вся Англия. И это послужило началом кардинального
В два часа пополудни в замке Джереми оглушительно зазвонил телефон, и Дорнтон, подняв трубку, услышал в ней нечто такое, что заставило его больные ноги помолодеть лет на сорок. А именно – голос очень важного человека. Дорнтон вихрем взлетел по лестнице в комнату господина и, взволнованно дыша, доложил о звонке.
Джереми без единого слова тут же бросился вниз по лестнице вдвое быстрее, чем поднимался Дорнтон, и рывком схватил трубку. Руки его нещадно тряслись – нет, не от волнения, а от какого-то необъяснимого страха, и граф сам не мог понять, откуда этот страх у него появился. Застывший наверху дворецкий не мог даже пошевелиться от сковавшего его оцепенения. Видно было, что он был напуган не меньше хозяина: старик изо всех сил вцепился в перила лестницы, чтобы не упасть от внезапно возникшей слабости в ногах, и чутко прислушивался теперь к тому, что будет отвечать хозяин.
С первых же секунд после того, как Джереми, представившись собеседнику, произнёс в трубку своё имя, на другом конце провода ему в уши полился такой грандиозный поток слов, что заставил графа онеметь и в пример Дорнтону схватиться за край стола, а затем медленно опуститься в стоявшее рядом высокое кресло.
Видя происходящие с поведением хозяина изменения, и изменения в худшую для него сторону, Дорнтон, не в силах больше держаться на своих старых ногах, присел на корточки, не произнеся при этом ни звука в ответ на нестерпимую боль в суставах, которые не помедлили наградить ею старика за это непозволительное движение.
Голос в трубке не умолкал ни на секунду, а Джереми молча слушал, напрягаясь всё больше и больше. И минуту спустя он вдруг с силой стиснул трубку и громовым голосом рявкнул, как лев, в ответ собеседнику:
– Но кто?! Кто, чёрт возьми, это сделал?! КТО?!
В трубке сразу замолчали, но не потому, что испугались разгорячённых слов Джереми. Было очевидно, что разглашать главную свою тайну таинственный собеседник графа ему явно не торопился.
Однако спустя несколько секунд ответ всё же последовал – ответ тихий, короткий и боязливый, словно графу разглашали страшный секрет. И после этого ответа в трубке раздались гудки. Джереми медленно повесил трубку, чтобы в следующий миг изо всех сил ударить кулаком о поверхность стола. Закусив губу, он едва сдерживал слёзы.
Встревоженный дворецкий нашёл в себе силы встать с колен и спуститься к хозяину.
– Что случилось, сэр? – задал старик очевидный вопрос.
Джереми глубоко вздохнул, ослабив свои эмоции, но грудь его разрывала бессильная злоба. Подняв полные необъяснимого страха и гнева глаза на слугу, он, собравшись с духом, ответил, плохо скрывая тревогу в голосе:
– Звонил личный слуга Её Величества. Драконы в Лондоне. Они прорвали оборонную защиту зоны отчуждения и этим утром
После этих слов Дорнтон в ужасе попятился, не в силах вымолвить ни слова, и не сводя широко раскрытых глаз с графа, словно сам Джереми был драконом. Однако старик быстро справился со своей реакцией, и тогда граф продолжил ещё более трагическим тоном:
– Но это ещё не всё, Дорнтон. Драконы улетели обратно, но лишь тогда, когда позавтракали… нашими ближайшими соседями.
Старый слуга издал ни с чем не сравнимый стон отчаяния и бросился в объятья к своему господину.
– Лайтенвуды… – негромко прошептал молодой граф, обнимая старика. – Драконы их растерзали…
Джереми и Дорнтон долго стояли так, оплакивая погибших. Господин молча, а слуга – во весь голос. Лишь после, когда первая волна горя затихла, молодой граф нашёл в себе силы досказать услышанное по телефону.
– Они были там все, Дорнтон. На прогулке. Сорок восемь человек против двухсот двадцати пяти свирепых драконов… Лорд с женою, трое их детей, слуги, солдаты… Но не всё настолько плохо, Дорнтон.
– Да куда уж хуже… – простонал старик, вцепившись в плечи графа. – Боже мой, какая ужасная трагедия…
– Их младшенький… – начал было Джереми, но Дорнтон его перебил:
– Да-да, я помню его, сэр, помню. Такой славный малыш, его-то за что-о… – И он зарыдал пуще прежнего. – О, эти драконы…
– Ты, как всегда, меня не дослушал, Дорнтон, – упрекнул его граф. – Маленький лорд остался жив. Его успел закрыть своим телом от драконов личный слуга его матери.
– Господи, неужели Стейшер? – дрожащим от волнения голосом едва выговорил старый дворецкий. И уже улыбнувшись, добавил: – Так мальчик жив?! Какое счастье, сэр! Ах, какое счастье! – Он стиснул графа в объятьях и засмеялся от радости. – Молодец, Стейшер!
– Да, но он погиб, – печально сообщил ему Джереми, заставив Дорнтона отпустить его. Старик низко склонил голову. – Его смертельно ранили драконы, – по-видимому, именно в тот момент, когда он накрыл собою мальчика. Стейшер герой. Не думая о себе, он, истекая кровью, защищал своего молодого господина от смерти и принял её потом вместо него, потому что был верен Лайтенвудам до конца. Так и должен был поступить по-настоящему преданный слуга… – Тут его тон переменился. Окончательно взяв себя в руки, граф уже своим обычным голосом продолжил, обратившись к слуге: – Дорнтон, сегодня мне нужно навестить лорда Ричарда Мак`Саллигера, рассказать ему о случившемся. Приготовь мой выходной костюм. Мы отправимся через четверть часа.
– Слушаюсь, сэр, – поклонился старый слуга, утирая горькие слёзы.
Джереми остановился у высокого гордого особняка, на верхнем шпиле которого реял красно-белыми полосами на синем фоне большой английский флаг, соседствуя с именным гербом рода Мак`Саллигеров на широком белом полотнище.
Сердце графа переполнялось гордостью, а голова высоко поднималась всякий раз, когда он видел этот флаг. И неважно, в каких местах и на каких зданиях он его видел. Это было безраздельное и ни с чем не сравнимое чувство гордости за свою величавую и древнюю страну. И Джереми вдруг подумал, что никогда не сможет покинуть её даже на время, и никогда не уедет отсюда, из мест, где он родился.