Непознанный мир (цикл повестей)

Клетчатая / Киллайн

Несмотря на то, что вход в резиденцию для господ был под строжайшим запретом, ввиду сей трагедии слуги Ансерва позволили Джереми и нескольким рыцарям Анкрауна расположиться в помещениях замка. Тем же, кому не хватило помещений, пришлось разместиться на обширном поле вместе со своими драконами. Рыцарям Ансерва было позволено разместиться в резиденции, а их драконов отправить к драконам рыцарей Анкрауна. И они спустились в подземелье, чтобы присоединиться к молящимся.

Полные уныния, Джереми и Дорнтон прошли в отведённые для них покои. Они хотели есть, но им было не до этого. У каждого из них было о чём подумать, но вместе они одинаково беспокоились за жизнь Арсента.

В течение всего дня из лазарета приходили самые разные сообщения: врачи приложили к ранам целебные травы и туго перевязали их. Все переломы были выявлены и зафиксированы. Арсенту остановили кровь, но он по-прежнему был без сознания, и состояние его не улучшалось, гранича со смертью. Большего лекари сделать для него пока не могли

и говорили, что теперь всё зависит только от него самого, от его собственных сил. И хотя для них было священным долгом спасти своего главу, медицина в параллельных мирах развивалась с той же скоростью, что и на Земле, а средневековая медицина чаще всего проигрывала в таких тяжёлых боях за жизнь человека.

В час дня пришло радостное известие, правда, тут же омрачённое другим: Арсент пришёл в себя, но тут же снова провалился в забытье, успев всё-таки увидеть своего монарха, всё это время находившегося рядом с ним, улыбнуться сквозь боль и прошептать: «Джастин, мой…» После этого его тело снова свела судорога, и кровь стала вновь сочиться из-под повязок. Обезумевшего от горя монарха лекарям пришлось силой оттаскивать от раненого, иначе правитель Гулсена сошёл бы с ума от горя, поскольку он рвался из их рук и надрывно кричал что-то Арсенту сквозь рыдания, прося пустить его к дворецкому. Монарх дошёл до такого состояния, что в горе своём не мог ничего осознавать и контролировать себя, оставив в мыслях только одну существующую для него сейчас цель – быть рядом с Арсентом. И это стало смыслом его жизни на это время.

Его отпустили лишь тогда, когда он чуть успокоился и пообещал, что больше не притронется к больному, чтобы не сделать ему хуже. Так он и стоял на коленях рядом с изголовьем Арсента, убитый горем и почти ослепнув от слёз. Ближе к вечеру в состоянии дворецкого вновь наметилось улучшение, однако кровь периодически сочилась из-под постоянно меняемых повязок. Арсент по-прежнему был без сознания, поэтому и не чувствовал боли, но это и пугало врачей. Лучше бы всё было наоборот – тогда, по крайней мере, они могли бы оценить его шансы на жизнь, поскольку степень улучшения была бы видна по поведению больного. Но Арсент не приходил в себя, и они удручённо качали головами, давая понять монарху, что шансов выкарабкаться у Арсента практически нет. Они ссылались на тяжесть ранений и потерю крови, но Джастин и слышать об этом не хотел. И лишь из-за состояния Арсента не смел обругать лекарей последними словами и пригрозить им расправой за их, как он полагал, бездействие…

Наступил вечер. В резиденции Ансерв было по-скорбному тихо. Джереми и Дорнтону было как-то неуютно в её холодных помещениях, и они спустились вниз, в гостевой зал. Там они сели в кресла напротив камина и попытались хоть немного согреться, но тщетно: камин был в спешке плохо растоплен и почти не давал тепла, поэтому графу пришлось укутать старика ещё одним пледом, своим, поскольку бедный дворецкий дрожал от холода.

– Сэр… – с жалостью произнёс он, когда Джереми стал его укутывать. – Прошу вас, не нужно… – Он попытался отстранить руки графа. – Вы же замёрзнете, сэр…

– Не надо, Дорнтон, не надо… – ответил молодой граф, окончив дело. – Ты стал мне так дорог за последнее время, что… что я готов ради тебя на всё, лишь бы ты был жив и здоров…

В это время позади них послышались усталые шаги и к ним подошёл монарх.

Джереми замер в тревоге, стараясь угадать по его взгляду то, что, может быть, обнадёжит их сейчас. Но в ответ на его взгляд Джастин лишь грустно покачал головой.

– Всё по-прежнему, – с трудом выдавил он из себя. – Он больше не приходит в сознание. Раны кровоточат, но уже не так сильно, только лучше от этого не становится… Меня… попросили выйти на полчаса, и я с трудом смог это сделать. – Он тяжело вздохнул и грузно опустился в стоящее рядом кресло Джереми, поникнув головой. Его глаза были опухшими от слёз, а на измождённом переживаниями молодом лице пролегло несколько морщинок.

Джереми, надеясь хоть чем-нибудь утешить монарха, подошёл к нему и, опустившись на одно колено, взял его правую руку в свои и поцеловал её.

– Мы всегда будем рядом с вами, ваше величество, – как можно более уверенно начал граф. – Я и Дорнтон не допустим, чтобы случилось самое страшное, клянёмся вам. Мы будем надеяться на лучшее и вместе отомстим за всё в следующий раз, обещаем вам это.

Монарх никак не отреагировал на его слова. Более того, он даже не поднял головы. Было видно, что внешне он успокоился, однако изнутри его душу разрывали боль и горе. Казалось, он полностью ушёл в себя. Но когда Джереми, немного помедлив, поднялся с колен, Джастин, всё так же не поднимая головы, с грустью произнёс:

– Да, я тоже надеюсь и верю, сэр Джереми, но… но мой Арсент уже старик, а его раны… они… слишком тяжелы и опасны для его возраста. Он будет бороться с ними, но хватит ли у него сил на это?.. – Он вновь тяжело вздохнул.

– Не волнуйтесь, ваше величество, – попытался подбодрить его граф. – Арсент крепкий старик, он справится. Он ведь…

– Да, он спас мне жизнь сегодня, – отозвался монарх, подняв голову. По его щекам покатились слёзы. – И уже не раз за свою службу. – Джереми не знал этого и в подтверждение своих слов положил свою руку на руку монарха,

чтобы поддержать его. – Ты не видел, сэр Джереми, как в самом начале боя я столкнулся с Флёр и стал биться с ней на мечах, пока она не вышибла меч из моих рук. Тогда я решил, что всё кончено, и со страхом ждал, что вот сейчас её меч перерубит мне шею. Но тут сверху на Шейлу обрушился Арсент на своём драконе, отвлекая внимание Флёр и грифонихи от меня. Он бросил мне свой меч, и я, пока Шейла разворачивалась в сторону Арсента, попытался отрубить ей крыло, но её мощный хвост задел моего дракона, и мы с ним закружились в воздухе от удара. К счастью, я почти тут же вернул равновесие, и тогда уже увидел, как Шейла, сцепившись с драконом Арсента, вынуждает его снижаться. И в это время подоспел ты… – Монарх закрыл лицо руками, чтобы справиться с эмоциями, и спустя некоторое время продолжил: – Что было дальше, вы видели. И если Арсент выживет, это будет уже третий уровень Н в его жизни. Никто из слуг Гулсена ещё не владел этим уровнем три раза. Ведь даже Фреммор не имел ни одного уровня Н (если бы, конечно, он родился в Гулсене), поскольку, как вы знаете, он не смог спасти жизнь своему господину, который выпил отравленное вино. Двумя уровнями Н владел только один гулсенец – Сенджамин, дворецкий монарха Гулла Первого, дважды спасший жизнь своему хозяину. Но в третий раз он так же, как и мой Арсент, защитил его от грифона, нападение которого было естественной защитой от чужаков. Дело было в том, что Гулл и Сенджамин в одной из своих поездок по королевству нечаянно наткнулись на гнездо с десятью птенцами грифона, но, зная о грозящей им ввиду этого опасности, не спешили уходить оттуда, размышляя, стоит ли им уничтожить птенцов и тем самым лишний раз помочь гулсенским драконам в их борьбе за выживание. Но в этот момент появилась мать-грифониха и напала на своих врагов, задумавших уничтожить её гнездо и птенцов, как она справедливо полагала. Монарх вытащил меч, но это грифониху нисколько не смутило. Она с лёгкостью выбила меч у него из руки и ударом лапы повергла наземь, готовясь нанести смертельный удар клювом в грудь. Но Сенджамин вовремя заслонил собою монарха, бросившись на него, и принял этот удар на себя. – Джастин посмотрел на потрясённых его рассказом графа и слугу. – И вот теперь мы повторили судьбу первых правителей Гулсена. Но я вовсе не желаю, чтобы мой Арсент возвысился над своим предшественником… Я лишь хочу, чтобы он поправился…

Сказав это, монарх вновь спрятал лицо в ладони и горько зарыдал.

После его рассказа Джереми глубоко задумался, в неподвижности стоя рядом с креслом монарха и глядя в пустоту. Он решил, что всё происходящее зашло слишком далеко и что единственный способ спасти королевство Гулсен – это вступить ещё раз в поединок с грифоньим войском Флёр, но на этот раз продуманно и быстро. Время для разгона закончилось. Стало ясно, что коварная женщина просто хочет крушить всё и вся своим мечом и грифонами, желая полностью уничтожить королевство, изрубить, искромсать его подчистую. С такими людьми не вступают в переговоры, с ними поступают по-иному. И если Флёр так сильно жаждет сражений и поединков, если честное и мирное слово для неё пустой звук, если она завоёвывает обманом и волчьей жестокостью, играя людьми, как ей вздумается, то она получит то, чего так хочет. Войну. Войну до победного конца. Другого выбора у них не оставалось.

Уже стемнело, и монарх устало попросил их идти спать и не беспокоиться о нём. Но как могли Дорнтон и Джереми заснуть в эту ночь, если никто из обитателей Ансерва не сомкнёт глаз сегодня? Молитвы в подземелье не стихнут до тех пор, пока что-нибудь не изменится в состоянии Арсента, – либо в лучшую сторону, либо наоборот. И этого «наоборот» каждый из них боялся сильнее, чем собственной смерти.

Но всё же Джереми и Дорнтон, оставив монарха и томимые тягостными переживаниями, разошлись по своим покоям. Да, в эту ночь никто из слуг резиденции не сомкнул глаз. Они беспрерывно молились Великому Фреммору и первым правителям Гулсена, тревожась за главу своей ветви. Монарх Гулсена вернулся к своему посту подле постели дворецкого и также склонил голову в молитве за его жизнь. Измученный страданиями Арсента и своими собственными, Джастин О`Краун несколько раз проваливался в забытье, и тогда ему грезилось, что королевская грифониха Шейла вновь и вновь обрушивается на Арсента и рвёт его беспомощное тело, вырывая куски мяса и внутренности, стараясь добраться до сердца и проткнуть когтями глаза. Тогда монарх с криком пробуждался и, глядя на бесчувственного слугу, перевязанного и беспомощного, из-за своих ран казавшегося жалким и слабым, опекаемого лекарями, то и дело менявшими ему повязки, вновь погружался в молитву, порой прерываемую отчаянными воззваниями к Арсенту, сердце которого билось в истерзанной груди всё глуше и глуше, а сознание было уже далеко-далеко от этого мира, и он не слышал мольбы и молитв хозяина. Но он чувствовал любовь. Бескрайнюю любовь, исходившую от того, кто незримо присутствовал рядом с ним всё это время. Этот кто-то, как представлялось Арсенту, непременно должен восседать на белоснежном единороге, быть одетым в бело-золотую ливрею и держать в руке пылающий белым пламенем меч, а его волосы, длинные и седые, должны развеваться на ветру подобно морским волнам. И тут он увидел его! Увидел в точности таким, каким себе и представлял. И он улыбался Арсенту, маня его за собой.