Непознанный мир (цикл повестей)
Шрифт:
Он обошёл Джереми, в потрясении стоявшего всё это время, и быстро вышел из спальни. После этого молодой граф разочарованно вздохнул, взглянул на растерянного Дорнтона и вдруг осознал, что монарх имел неосторожность фактически передать ему командование армией вместо себя, когда сказал, чтобы он действовал, «как будет угодно» ему. Этими мыслями молодой граф поделился с Дорнтоном. Старый дворецкий несказанно перепугался, услышав от своего хозяина такие слова, но граф добавил, что если Джастин О`Краун решит замкнуться в своём горе и опустить руки на самом деле, им волей-неволей придётся взять на себя командование и армией, и королевством, ведь они имеют на это право хотя бы потому, что были призваны сюда специально для этого и, более того, должны будут в будущем стать правителями Гулсена. И это будущее они обязаны
Только было одно «но»: подданные Ансерва. Граф не мог предугадать, как они отреагируют на то, что «виновник гибели Арсента» поведёт их в бой. Оставалась надежда на то, что их господа, подданные Анкрауна, сумеют вразумить своих слуг. А что, если нет? Тогда вполне возможно, что из-за него обе ветви возненавидят друг друга, и королевство без помощи Флёр разрушится изнутри… Думать об этом далее Джереми не хотелось. Всё равно он не в силах изменить будущее. Но, как говорил монарх, будущего не следует бояться. И он, Джереми, так и поступит. И что бы ни случилось, он поведёт рыцарей в бой!
Дорнтон был с ним солидарен. Он хотел как можно скорее сделать то, что в прошлый раз помешал ему сделать хозяин – уничтожить Шейлу, лишив Флёр доверия грифонов, которые подчиняются ей только потому, что к Флёр благоволит их королева, которой мерзкая француженка спасла жизнь, и теперь использует её и всех её подданных в своих корыстных целях. Наверняка она, если б ей удалось завоевать королевство, тут же потеряла бы всякий интерес к своим пернатым воинам и прогнала бы их прочь. Но она и не подозревала, насколько коварны и мстительны грифоны, особенно когда обманули не кого-то из них, а всех сразу. И это, несомненно, ужасно для любого из них, ведь грифоны считают себя верхом совершенства, выше драконов, людей и любых других живых существ. И в своих убеждениях они неисправимы. Это была одна из нескольких причин, по которой грифонов не любили в Гулсене. Их самодовольство перекрывало даже темперамент самых опасных драконов Гулсена, а хитрая Флёр появилась как раз в тот момент, когда грифоны были особенно озлоблены на людей, которым удалось поставить капкан на их королеву. И теперь эти существа, которые, несмотря на свою ненависть к людям, не имели даже мысли о захвате их королевства, оказались вовлечены в ужасный план одного из своих врагов – человека. Им вовсе не хотелось вступать в открытый бой сразу с двумя их злейшими врагами – людьми и драконами, да ещё при этом закованными в крепкую броню и хорошо вооружёнными. И в первой же битве они поняли, что оба этих врага, объединённые, гораздо сильнее их. Да, когда они нападали стаей на двух-трёх человек или дракона, справиться с ними – особенно с людьми – было легко. Но когда их противников тысячи, и это число удваивается тем же количеством людей, – в этом случае силы уравниваются, или даже перевешивают грифоньи. Тогда схватка превращается в изнурительное состязание на выносливость, а потери оказываются колоссальными. Этим грифоны были недовольны, и после первой битвы всё больше и больше сомневались в обещаниях Флёр, которая твердила, что с гибелью одного из правителей королевство ослаблено и больше не способно сопротивляться так, как раньше, а значит, в следующей битве они завоюют Гулсен, и тогда, наконец, грифоны будут им править, а драконы с людьми будут либо изгнаны туда, где сейчас живут грифоны, на их пустынные и бесплодные земли, либо станут их рабами. А если попытаются поднять восстание против своей новой власти, будут уничтожены, так как помешать им будут уже не способны.
Грифоны не могли перечить своей королеве Шейле, которая жёстко пресекала любые попытки любого из своих подданных подговорить её к заговору против Флёр, потому что до сих пор верила ей, не подозревая того, что большинству грифонов было уже ясно. И когда наступило время второй битвы, те, кто сомневался в целесообразности дальнейшего противостояния с людьми и драконами, полетели за остальными, ибо, не признавая Флёр своей королевой, они видели королеву в Шейле, что было, конечно, более справедливым, и больше доверяли грифону, нежели человеку.
====== Часть 4, глава 2. Вторая битва ======
Глядят
И сердце бьёт, волнуясь, в грудь,
В холодном мраке снежной ночи
Свой верный продолжая путь.
А. Блок.
На похороны Арсента пришли все – и подданные Ансерва, и подданные Анкрауна – те, которые сражались вместе с ним в одной битве. Прибыв в Гулсенскасл, войско тут же отправилось на церемонию погребения, как и приехавшие вместе с ними слуги резиденции Ансерв.
Арсента в его гробнице перенесли в тот самый зал, куда покойный дворецкий приводил Джереми и Дорнтона на церемонию соединения Скорбящих. Теперь же Скорбящим стал сам монарх Гулсена.
Гробницу подняли на высокий постамент из цельной каменной глыбы, высеченной из скалы и выдолбленной в форме ковчега. Постамент этот был настолько высок, что превосходил по своей высоте рост любого из гулсенцев. Это было сделано для того, чтобы любой из них, стоя возле ковчега, всё равно был бы ниже самого преданного из нынешних слуг королевства.
Помимо монарха, Джереми, Дорнтона, рыцарей Ансерва, Анкрауна и тех господ, которых в своё время постигла та же трагедия, сделав их Скорбящими Навек, был и простой народ Гулсена, в основном – подданные ветви Ансерв. Они заполнили зал на четверть.
Гробница была открыта и, несмотря на то, что её совсем недавно внесли сюда, была засыпана цветами с небезызвестного гербофлага, обозначающими соединение верностью и дружбой и в жизни, и в смерти. Эти цветы бросали на грудь покойному подданные Ансерва, а члены ветви Анкраун – ему в ноги. Цветы были разные, но цвет их был один – синий. Цвет Ансерва.
В какой-то момент среди общей тишины откуда-то сверху и сразу же со всех сторон полилась тихая, неторопливая музыка – наподобие той, которую Джереми и Дорнтон слышали, в первый раз придя в этот зал. Монарх Гулсена, плача, опустился перед гробницей на колени и низко поклонился ей. Затем выпрямился, но остался стоять на коленях с низко опущенной головой. Вслед за ним и все, кто был в зале, преклонили колена перед великим дворецким своего времени. Та музыка была гимном Скорби, и, вслушиваясь в неё, Джереми невольно заплакал, в то время как Дорнтон плакал уже давно, но тихо, как и все остальные, заслышав этот гимн.
Длинная заунывная мелодия, играемая на таинственном неземном инструменте, и льющаяся словно бы из ниоткуда, тянулась бесконечно долго, и, по-видимому, была рассчитана на то, чтобы слушатели почувствовали всю глубину и значимость своей потери, и, стоя на коленях, терпели это неудобство как можно дольше, страдая таким образом за покойного и наказывая себя за то, что не смогли его уберечь.
За гимном Скорби последовал другой – гимн Ансерва, невероятно печальный, но и торжественный одновременно, и не такой заунывный и медленный. И в этот миг все присутствующие хором запели его слова. Эхо от их голосов разнеслось по всему залу, делая атмосферу погребения ещё более величественной. Народ Гулсена отдавал последнюю дань своему правителю, погибшему ради них и мира в их королевстве.
Дорнтон подпевал им, а Джереми не знал слов, и ему стало стыдно, ведь он видел, что даже монарх поёт. Но тут он заметил, что и подданные Анкрауна их не знают, поэтому одни просто стоят, склонив головы, а другим помогают подпевать их слуги. И Джереми также склонил голову и погрузился в созерцание мелодии и хора. В голове его мелькали мысли о Фремморе и его предсказании: «Гулл Шестой на белом драконе отомстит за кровь своего отца…» Теперь эта часть была ему ясна. Но Джастин О`Краун отказался бороться за своё королевство, а значит, отказался и от мести. Тогда Гулл Шестой – вовсе не он. Но кто же тогда?
Вновь загнанный в угол своими рассуждениями, Джереми выбросил «лживое» пророчество Фреммора из своих мыслей, подняв голову и взглянув на ковчег с гробницей.
Из-за того, что ложе почившего было выстлано лучшими пуховыми перинами и бархатом, тело лежало почти что над стенками гробницы, но Джереми теперь едва мог разглядеть его лицо за грудой синих цветов, которые подходящий народ по очереди бросал в гробницу. Спокойным и умиротворённым выглядел сейчас покойный Арсент, будто и не умер вовсе, а так, просто уснул на некоторое время, и, наверно, удивился бы, проснувшись, почему это он лежит в гробнице на каменном ковчеге, а вокруг него собрались и плачут его подданные.