Неправильная пчела
Шрифт:
Наполненная гневом и возмущением, разочарованием и обидой, Глина раскинула руки, и пространство темного двора расширилось. Девушка оказалась там, где ожидала, куда боялся отпускать ее дядька Харитон.
Глина, не страшась того, что может ей открыться, прошла вглубь распахнутого ею пространства. Перед ней был не сад заброшенного хутора, не зимняя улица Питера, а летний двор ее тетки Татьяны, который она помнила с детства. На лавочке чинно сидели тетка Татьяна, сестра Маринка, дед Николай. А за спиной стоял какой-то молодой мужчина. Глина смотрела на них, узнавая и не узнавая черты умерших родственников.
–
– Пятьдесят два дня назад, голубушка, – сказал он, не снимая рук с колен.
Он был одет в старый пиджак, полотняную кепку. Разве он когда-то носил ровно подстриженные седые усы и бачки? Да, так и выглядел ее дед, когда «был в уме», когда в детстве приезжал к дочери Татьяне в деревню!
Маринка в ситцевом платье наклонила голову деду на плечо и перебирала кончик косы. Татьяна в черном платье в пол, застегнутом под подбородок на все пуговицы, с косым пробором, с косой, уложенной венцом, тоже не была похожа на себя, а скорее, на свою старую фотографию.
– А бабушка как теперь? – спросила Глина у замолчавшего деда.
– Тужит, – спокойно ответил дед, – ходит каждый день на кладбище. Носит конфеты и печенье, а их вороны клюют.
– Маринка, – обратилась к сестре Глина, – я так тоскую по тебе…
– Не надо тосковать, мы же рядом с тобой, – безмятежно ответила Маринка, в глаза при этом Глине не взглянула, а голова все еще лежала у деда на плече.
– Будешь теперь думать и мучиться, что могла меня вылечить, Галина, – сказал дед, – что уехала, бросила нас с бабкой. Да только пустое все. Кому сколько отмерено, столько и вычерпаем.
– А мне сколько отмерено, деда? – спросила Глина.
– Кто ж знает…
– Тетя, а вы можете будущее видеть? – обратилась Глина к тетке.
– Будущего нет, Галина, – ответила тетка Татьяна, – ты всё думаешь о том, что будет завтра, как быть дальше. А как ты сейчас живешь? Ты об этом думаешь? Сейчас ты все правильно делаешь?
Молодой мужчина вышел из-за спины деда Николая, и Глина узнала в нем Береста.
– Ты красивая стала, Глина, – печально он сказал, – вспоминаешь ли обо мне?
– Редко, – со стыдом сказала Глина, – прости меня.
– На тебя злиться никогда не умел, – сказал Берест, – даже когда ты нож на лету направила в другую сторону. Твоя жизнь важнее моей, ты много добра должна сделать.
– Мы устали, Глина, и ты устала, – вмешалась Маринка, – спроси что-то одно, но самое важное.
– В чем мое предназначение? – спросила Глина.
Все трое покачали головами.
– Всё решай сама, ты – хозяйка своей судьбы, – сказала тетка Татьяна.
– Доверяй близким, без друзей жизнь пустая, – подтвердил дед Николай.
– Не беспокой ушедших без крайней нужды, но если понадобимся, то вся наша сила – твоя, – ответила Маринка.
– Не закрывай сердце для любви, – подхватил Берест.
Глина видела, как начали таять тени, сливаться в одно серое пятно. Летняя трава потускнела и пожухла. Фигуры стали точно картонные, сминаясь и искажаясь, они утратили свой объем и достоверность. Раздвинутое пространство сузилось, а свет померк. У Глины не осталось сил даже добрести до дровяного сарая, она опустилась в сугроб, шепча самой себе: «Я только пять минуточек посплю, и дальше пойду». Она не помнила, как лизала ее лицо
Обошлось, через сутки Глина проснулась. Она не помнила, что ей снилось, но слова своих близких запечатлела в памяти дословно. Еще трое суток Глина оставалась вялой, ела без аппетита, а на предложение дядьки Харитона «дерябнуть стопочку» отмахнулась. Девчонки жили своей обычной жизнью, но Глину в домашние дела не вовлекали. Она, как сонная муха, ползала от койки к окну, от окна к столу, выходила ненадолго на улицу, не попадая ногами в валенки с первого раза. Дядька Харитон хмуро смотрел на нее, качал головой и выходил следом, ища какие-то дела себе. Глина однажды спросила:
– Ты и в гальюн пойдешь за мной, дядька Харитон?
– Гальюн на судне, а у нас туалет типа сортир, понадобится – и пойду. А вдруг у тебя там свидание с покойниками?
Глина уткнулась носом в платок и ничего не ответила дядьке Харитону, чувствуя в его словах правоту.
К субботе Глина поправилась, повеселела и даже расчистила дорожку в курятник, бодро помахав штыковой лопатой с четверть часа. Дядька Харитон следил за ней из окна, разминая ступкой лесной орех для какой-то выпечки. Глина вернулась в избу, Первая на ручной машинке «Зингер» строчила постельное белье, заняв половину горницы. Вторая варила грибной суп, а дядька Харитон слушал радиопередачу. Общая мирная обстановка не обманула интуиции Глины. Напряжение, царившее в комнате, выдавало ей, что о ней только что говорили. Разувшись, Глина села возле дядьки Харитона, потеснив Вторую с ее мисочками.
–Ну, скажи, дядька, мне в глаза. Что хотел сказать? А то некрасиво как-то, за спиной обсуждать, а в лицо мне не смотреть да помалкивать.
– А и скажу, – повысив голос, сообщил ей Харитон, – думал, что поумнела девка, успокоилась. Ан нет. Горбатую могила исправит.
– Что не так? – делано изумилась Глина, – ведьме положено ведьмовать.
– Дура ты, а не ведьма, – неожиданно откликнулась хлопотавшая у печи Вторая, – в пустой бочке шуму много.
– И, девки, не подеритеся, волосья не повыдирайте. Я говорить буду, – сказал дядька Харитон, – ты думаешь, я не знаю, чего ты удумала? Ты девка простая, мысли у тебя короткие. Думаешь силы набраться, знаний ведьмовских и в столицу рвануть. Мир спасать от демона в мужском обличии, имя которому Виктор Иванович Пасечник. Прийти, жахнуть какую-нибудь бомбу, разрушить здание, Пасечник убить. Ну, или как вариянт другое. Подкараулить Сатану где-то, не сунувшись в клинику. Шомпол ему в ухо воткнуть.
– А что плохого? – спросила дерзко Глина, –лучше, чем в подполье крысой сидеть, неизвестно чего бояться, неизвестно от кого прятаться. Заживо себя похоронить.
– Это мы крысы, по-твоему? – спросила из горницы Первая, но Глина предпочла не отвечать. От волнения она постукивала пальцем по столу.
– Я тебя не держу – хоть сейчас иди, – сказал дядька Харитон, – и упреков тебе не будет, и на дорожку стопку налью. Только скажи мне, зачем ты, Вера Фигнер, революцию затеваешь, вот скажи, как есть.