Неправильная пчела
Шрифт:
Качели, вполне мирно висели между лип, но дядька Харитон их не видел.
– Похоже, что и меня высечь надо, – сказала Глина, задумчиво глядя на качели, которые были заметны только ей одной.
– Пчёлка ты, пчёлка, – покачал головой Харитон, – как ты качели нашла-то?
– Прибрела сюда ночью, да и села покачаться.
Дядька Харитон подошел к ней и неожиданно обнял, крепко прижав к себе. Глина стояла, замерев от удивления. Никогда Харитон не был с ней так добр и так участлив, совсем не этого она ждала от него после вчерашней бури.
– Убреднула ты в мир мёртвых, дочка, хорошо, что назад пришла. Ты теперь настоящая ведьма.
Глина высвободилась и смахнула
– Не видел я прежде таких, – покачал головой дядька Харитон, – всяких видел, но не таких, которые все могут: и в Тонкий мир без проводника шастать, и на Ту Сторону ходить. И хуже всего то, что ты не можешь с собой совладать. А знаешь, что с такими люди добрые делают?
– На кострах жгут? – усмехнулась сквозь слёзы Глина.
– То-то, что жгут, – подтвердил без улыбки дядька Харитон, – а я вовсе того не хочу, вы мне, пчёлки божьи, как дети, ни одной не хочу потерять.
Он снова обнял Глину, но уже за плечи, и повел прочь, но не в сад, а, наоборот, от дома. Все сильнее пахло стоячей водой, но запах был не противный, а как из аквариума, вода в котором начинала цвести.
– Сюда я хожу на рыбалку, – показал Харитон место, – только я на другом берегу люблю рыбачить, на лодочке уплываю и сажуся в рогозу. Там меня не видать, не слыхать. Где щуки нет, там карась хозяин.
Дядька не случайно привел Глину к пруду, не случайно пословицу сказал. Она села на поваленное дерево, вокруг была влажная земля, по ней легко было скользнуть в воду.
– Сегодня можно и покурить, рыбка не обидится, – сказал Харитон и ловко свернул козью ножку, – почему, ты думаешь, я тут живу? Потому что чей берег –того и рыба. Я в этих местах больше ста лет как обосновался, уж и забыл в точности, когда. Никому я тут не нужен, разве что пчёлка новая залетит, да останется.
– И много залетали? – спросила Глина.
– Нет, их все меньше нынче. И к лучшему это. Не видел среди них я счастливых да удачливых. Всё счастье только в том, что живы остались. Думаешь, Первая, Лисаветушка наша, – кто? Балериной была. Хоть сцен императорских не топтала, а в Санкт-Петербурге блистала. Босоножка, платье барежевое, веночек из роз. Но матросы из Кронштадта не оценили барской красоты. Да и какая барыня с нее, кухаркина дочка… Отец ее дюже это понимал, отдал в учение. Недолог был ее век. Отлеталась над сценой. Хорошо, что жива осталась, понадобилось три года, чтобы ходить снова научилась. Да тридцать лет, чтобы дар ее вернулся к ней. Вернулся, да не весь. Пчёлка бескрылая.
– А Вторая? – спросила Глина, ничему не удивляясь.
– Вторая, хоть и стАрее, а пришла позже. Послушницей была в Сурском монастыре. Как-то сразу после основания монастыря Архангельская Духовная Консистория решила, что будут там неустанно бороться со старообрядцами. Старообрядцы из Ярушевской волости изгнали ее молоденькую, глупую, не понимавшую, что с ней происходит. Еще и лунные кровя у ней не установились, а уже чудесила. Старообрядцы филипповского толка знаешь какие? Лучше бы и не знать. Хорошо, что только изгнали. Приютили Мавру в Сурской обители, но до пострига не дошло дело. Ткачихой была, такое у нее было послушание. В пять утра все монахини и послушницы соберутся на полуношницу, а Мавры нашей нет как нет, ни раз, ни два. Пришли да и проверили, в келье дрыхнет, али другие безобразия чинит. А у нее по мастерской бабочки летают золотые. Садятся на кросна, а челнок сам бегает. А Мавра хохочет, ладошкой рот закрывает. Высекли ее, как положено, раз да другой. А на третий сбежала. Бродяжничала, побиралась. Много чего было. Ко мне пришла в тридцать седьмом году. Когда уж сын от тифа умер, а муж сгинул в ГУЛаге. Когда ничего уже не
– Я, выходит, самая молодая из всех, что пришла, – сказала Глина.
– Да. Самая молодая и сильная. И другие были – девять человек враз жили тута, но ушли. Многие сгинули. Дмитрий в Новосибирске живет, работает в наукограде. Семьи нет, старый уже. Марк и Маша… Поженились, обосновались в Витебске. Открыли магазин для художников. Живут смирно, не выдают себя. Очень слабая сила, но чтобы друг друга любить и недостатков не видеть – хватает.
– Значит, не всё так плохо? – спросила Глина.
– С умом надо, с осторожностью. Но у всех наука жизни разная, нет одной. Кто приспособился, кто дураком прикинулся. А если на лбу написать об себе да ходить без шапки, чтобы каждый прочел, тому…. – Харитон махнул рукой и замолчал надолго.
– И что так, всю жизнь прятаться? – спросила Глина.
– Отчего же? У всех своя дорожка, и кажный ее по-своему топчет. Кто каблуками, кто копытами, а кто босиком. Никто никого не неволит, помни про то. И помни еще, что это твой дом, раз уж ты пришла сама сюда.
***
Проходило время, и Глина совсем не чувствовала его течения. Забытый всеми хутор стал для нее не только домом, но и местом силы. Казалось, что нет ничего особенного ни в рыбной ловле, ни в сборе яблок, ни в приготовлении сливового варенья из потрескавшихся на солнце и перезревших плодов. Не было ничего сложного и в том, чтобы пристроить еще одну комнату к старой, но крепкой избе. Дядька Харитон все делал сам, девки лишь на подхвате сновали. И только потому Глина осознала, какова его сила – в одиночку ворочать бревна, снимать стружку с досок, поднимать наверх толь для крыши. На два дня он уходил куда-то, но вернулся на груженом тракторе, в кабине которого было упакованное стекло, гвозди, кирпич, цемент. Сообразительная Первая вручила домашнего самогону трактористу, и тот первый забыл о том, что привез все строительные материалы в чистое поле. Дядька Харитон строил до самого сентября, и когда зарядили дожди, подновленная изба уже была готова.
Глина и ее подруги без устали заготавливали дрова, сушили плоды, солили помидоры и огурцы. Потом пришла пора сбора грибов, и тут уже спина Глины почувствовала, что без волшебства никак не обойтись. Вторая растирала девок вечерами медком и приговором, и наутро они, веселые и выспавшиеся приступали к новой бабьей работе, которой в деревне было невпроворот. Глина ходила за курами, это было не сложно, а к козам и корове Вторая никого не подпускала, говоря: «Доброты в вас мало и терпения, животинка быстрых не любит». Сама же она и сено заготавливала, и травы сушила. Вторая была единственная из их компании отшельников, кто ходила, куда вздумается и пропадала на целые сутки. Глина видела, что у нее никто отчета не требует. А если бы Глина вздумала так уходить?
В лес за грибами и орехами они ходили всегда втроем, хотя Глина уже могла вполне найти дорогу домой сама. У Второй было феноменальное чутье на грибные места, даже далеко от дома не забредали. В своих походах они встречали других людей. Шумные компании городских, невесть зачем приехавших «на шашлыки» в такую даль, девушки обходили стороной. Единичные фигурки грибников их не пугали. Морок использовался редко, чтобы совсем уж обезопасить подпольщиц. В осеннем лесу было уютно, прохладно и при этом солнечно. Глину захватывала тихая охота, которая заставляла быть внимательной, сосредоточенной, не поощряла бестолковую болтовню. Один раз Глина провинилась: повела рукой вокруг себя, и все грибы выглянули наружу – россыпи лисичек и даже мухоморы. Вторая рассердилась и шикнула на провинившуюся Глину: «Не порти забаву!»