Неправильная пчела
Шрифт:
Глина пожала плечами, показывая, что ей не очень это интересно.
– Вы видите? – показала она шрамы на лице, – с такими подарками судьбы на экран не очень-то попадешь.
– Это совершенно не проблема для гримеров и стилистов. В крайнем случае, есть сюжетные приемы программы, где ваша мм… изменившаяся внешность станет изюминкой проекта. Что скажешь?
– Я подумаю, посоветуюсь с друзьями, – сказала Глина неопределенно и Приятин несколько расстроенный уехал.
Гомон ходил по лавке, гладя Манчини и причитая.
– Ах, я, старый дурак, как же я глупо поступил с этой книгой… Это от Пасечника гонец, чует мое сердце.
Глина знала, что Гомон
– Глина, – внезапно остановился Гомон, – тебе надо уехать, спрятаться, переждать.
– Понимаю, но идти мне совершенно некуда, – грустно сказала Глина, – но раз вы меня на улицу выставляете, то я не стану вам перечить.
– Глупая моя девочка, – Гомон попытался обнять Глину, но она с кривой улыбкой отстранилась, – разве я выгоняю? Я наоборот думаю, куда тебя спрятать.
Глина пошла в комнату собирать вещи, а Гомон стал звонить по телефону, перебирая номера в толстой записной книжке. Собрав небольшой рюкзак, девушка села на кровати и обвела глазами свое жилище. В маленькой комнате на втором этаже особняка на Литейном она была счастлива. Здесь появилось первое подобие её собственного дома. Московская квартира не в счет, это было логово хищника, поджидавшего жертву. Здесь же комнатка была совсем иной, со старыми и новыми историями, и ее покидать было жалко. Ну, как бросишь вязаное синее покрывало или плетеную из ниток сову на стене, копию Шагала с его летунами над крышами, полки с полюбившимися книгами, где лучшие места были заложены тонкими цветными закладками, засушенный кленовый лист, который свалился Глине за шиворот в ее первую поездку на барахолку в Суздаль? Манчини тоже придется оставить в Питере, вместе со всеми этими бесценными экспонатами спокойной жизни.
В комнату постучал Аркадий Аркадьевич, он принес стопку денег и адрес, написанный на бумажке.
– Тут живет моя старая знакомая, – сказал Гомон, скрывая неподдельное огорчение, – можно туда поехать и переждать там, Изабелла Рудольфовна в курсе и ждет. Я буду на связи, моя деточка.
Глина кивнула, сунула деньги и адрес в рюкзак.
– Спасибо за всё, Аркадий Аркадьевич, Манчини я отдам Оржицкому.
Глина ушла в тот же вечер, но по адресу, данному ей Гомоном, она не отправилась, а поехала к Оржицкому. Тим долго не открывал ей, а когда открыл, то не впустил в квартиру, а вышел в коридор.
– Мне нужен дневник твоей бабушки, – потребовала Глина.
– Извини, не могу тебя впустить, я не один, – ответил Оржицкий, от него пахло спиртным.
– Пофиг, вообще-то, – хмыкнула Глина, – дневник дай.
Оржицкий вернулся к себе, а Глина осталась в подъезде. Слышался лай собаки из квартиры, где она жила прежде. Обшарпанный лифт шумел в шахте, из квартиры Оржицкого доносились неясные голоса: высокий женский и низкий мужской. Глина прислушалась к себе и ощутила безразличие. Ей было совершенно не интересно, с кем там Оржицкий кутил. Наконец Тим вышел и вынес завернутую в газету тетрадь.
– У меня мало что от бабушки осталось, так что не потеряй.
Глина молча сунула ему в руки куклу Зинаиды Всеволодовны, которая всё это время жила с нею, как талисман, а потом вытащила из рюкзака пищащего Манчини, которому уже надоело сидеть в темноте.
– Манчини! – изумленно протянул Оржицкий, беря в ладони зверька.
Глина только вскинула брови от удивления.
– Откуда ты взяла его! Это же мой Манчини! Ах ты, маленький мой пусечка!
Глина предпочла не отвечать на вопросы Оржицкого, не попрощавшись, она вызвала лифт. Оржицкий
Часть 5. Община
«Пчелы по одной не живут»
(с) Старинная русская пословица
***
Глине не впервой было убегать и прятаться, но в этот раз она понимала, что угроза ее жизни – смертельная, а сил и знаний у нее настолько мало, что даже Манчини под силу с ней справиться.
Трясясь в межпоселенческом автобусе по ухабистой дороге, рассматривая мелькающие столбы линий электропередач, она вспоминала давнюю поездку к маминой тетке в Дубравку, житье в доме без электричества и воды, сруб колодца во дворе и журавля с ведерком, неожиданный выводок котят от старой слепой кошки и ватное одеяло из лоскутов, брошенное на лежанку русской печи. Глина и Маринка хихикали, отсиживаясь холодными вечерами на печке, грызли сушеные груши и яблоки, висящие на ниточках и называемые теткой Татьяной «сушка». Теперь Глина понимала, что тетка Татьяна была одарена, и часть ее дара по материнской линии перешла Глине и Маринке. Жаль, что по малолетству Глина ничего не узнала о Татьяне, ни о чем ее не спросила. Помнила только, что ездили к тетке со всей округи болящие и убогие, что лечила она их наложением рук, помнила закопченные иконы в окладах из фольги и бумажных цветов. Помнила, что не нужны Татьяне были ни спички, ни свечки, а стоило ей только рукой провести – как в комнате становилось светло, пусть и ненадолго. Помнила, что Маринка просила у Татьяны посмотреть у соседей телевизор, но та не пустила ее, мол, ерунда. И помнила, как однажды пришел к Татьяне какой-то священник и долго кричал на нее и оскорблял ее, а потом ударил своей окованной палкой в порог да с такой силой, что выбил доску.
Глина качалась в автобусе и думала, что вот и нет уже никакой избушки Татьяны, что и хутора Дубравки нет, что даже кладбище перепахали тракторами, и теперь там поля кукурузы. А если бы мать с отцом не скрывали правды от Глины, то была бы и Маринка жива, и Глина бы не подпрыгивала, как заполошный заяц, от каждого дуновения ветра.
Автобус высадил Глину на повороте на грунтовку, смеркалось. Глина бодро пошла по грунтовке вдоль посадки, совершенно не ожидая попутчиков. До хутора было два километра, если верить карте. Сотовой связи здесь не было, так что Глина полагалась на свою память, идя к Западной Елани без карты.
Местами дорога становилась совсем не прохожей, а раскисшей жижей, поэтому Глина сворачивала в посадку и брела между соснами по мягкой и влажной подушке из лежалых иголок, что удлиняло путь. Путь к хутору Западная Елань был хоть и длинным, но безлюдным.
Дом Петрова Харитона Глина нашла быстро среди ряда заброшенных хижин. Петров жил на западной окраине, и его дом окружал большой сад с пасекой. Сам Харитон сидел на скамейке, подсунув под спину плоскую ватную подушку, которыми утепляют на зиму дадановские ульи.
– Ну, здравствуй, Третья, – сказал Петров, подымаясь и кряхтя, – я ждал тебя сегодня.
– Глина, – представилась девушка, протянув руку старику.
– Третья, – усмехнулся Петров, пожимая узкую девичью ладонь, – так проще.
Глина вошла в дом, это был пятистенок с перегородкой, отделявшей кухню от горницы. Низкие потолки и узкие, но часто посаженные оконца, напомнили ей о доме Тамары. Интересно, знал ли Петров об ее тетке? Жили они в разных концах страны…
В сенях стояло эмалированное ведро и пол-литровая кружка с наляпанной клубничкой на боку. Висело полосатое льняное полотенце.