Неправильный боец РККА Забабашкин 3

Арх Максим

— Вот же сволочь какая, — выругался один из бойцов.

— Ага, всё слышит, — поддержал его второй.

— Кто слышит? Расскажите, пожалуйста, что у вас тут происходит? Только быстро, — решил прояснить я ситуацию.

Всё оказалось одновременно банально и страшно.

Банально в том, что немцы, при нашем наступлении, из здания успели отойти не все. Завязался бой. Наши бойцы уничтожили их на втором этаже. Но один гад нырнул во время штурма в подвал. И сейчас взял в заложники тех, кого немцы после захвата города арестовали и кинули в тюрьму.

— Тут,

Алексей Михайлович, загвоздка в том, — говорил мне усач, — что никак к нему мы подойти не можем. С улицы, было, хотели его гниду кокнуть. Да не получилось. Нет, в этом помещении окон, и всё тут. А отсюда тоже подойти не можем, он на любой шум палить начинает.

— И давно палит?

— Да уж прилично. Пару магазинов точно отстрелял.

— Много. Но всё же странно, у него же патроны-то не бесконечные, — удивился я.

— Набрал от страха небось, целый цинк. Они ж немцы тоже боятся. Вот этот, наверное, и вооружился на год вперёд, — грустно хохотнул держащий фонарь боец, а потом добавил: — Только вот не знаем мы, как его теперь взять. Вначале гранату Николаич хотел кинуть, но оказалось, что у него там в заложниках наши советские люди.

— Откуда знаете?

— Так он их кричать нам заставлял уже несколько раз.

— И что те кричали? Я слышал с улицы пару фраз, но не совсем понял.

— Кричали, чтобы убили мы этого гада и их не жалели. Немец-то по-русски, по всему получается, не понимает ничего. Вот те мужики, которых он держит, и говорили, чтобы мы его гранатами закидали, — он вновь вздохнул. — Но мы не можем этого сделать. Те ж ребяты свои. Кто тама конкретно нам неведомо, но одного я, кажись, узнал — там НКВДшник один. Во всяком случае голос его похож на того, которого я видал, когда город мы держали. Как я его убью-то?!

— Это проблема, — согласился с ним я и спросил: — Так значит, немец там один?

— Кажись один, — ответил усач.

— И огонь он открывает на шум и сразу же палит, как только вы с ним говорить начинаете?

— Не всегда, но твоя правда, палит сволочь часто. Особенно на свет фонаря. Мы вначале хотели приблизиться и осветить его, чтобы он ослеп на секунду. Но тут на полу много всего валяется. Когда идешь, спотыкаешься. А это шум. Вот он и стреляет и на свет и на шум. А без фонаря не подойдешь, на полу всякого валяется видимо-невидимо.

— Всё ясно, — сказал я.

Достал из-за пояса револьвер, который мне подарил Воронцов, снял сапоги, и сказав: «Я ща. Пару сек. Вы только не шумите», — неслышно ступая, пошёл по коридору.

До нужного кабинета, дверь которого была выбита и валялась на полу, дошёл секунд за десять.

Практически бесшумно преодолеть это расстояние мне не стоило никакого труда. Просто аккуратно, держа двумя руками револьвер перед собой, я переступал через валяющиеся на полу предметы, опасаясь только одного — не наступить случайно на битое стекло, которое может порезать ногу и от боли и неожиданности не заорать на весь Новск.

Я и так был весь ранен, а потому лишних дырок в многострадальном теле мне получать совершенно не хотелось. Следовательно, при движении,

нужно было быть максимально осторожным и сконцентрированным.

Когда оказался у дверного проёма, задумался, как лучше мне приступить к штурму. Вариантов было немного и, на мой взгляд, самым действенным было, пригнувшись, шагнуть вперёд и сразу же, найдя цель, выстрелить. И когда этот план мной был утвержден, и я готов был начать его осуществлять, произошло непредвиденное.

Я сделал шаг вперёд, оказавшись в дверном проёме, и в этот момент из-за угла мне навстречу вылезла голова в каске, чьё тело тоже пригибалось. Мы столкнулись с ним буквально нос к носу. Времени на раздумья у меня не было, и я мгновенно нажал на спусковой крючок.

«Бах!» — раздался выстрел моего револьвера.

Скорее всего, за пару секунд до смерти, гитлеровец почуял что-то неладное, а может быть, услышал какой-то звук в коридоре, а потому решил выглянуть из-за угла. И это было его последнее движение на нашей Земле.

Он умер, получив пулю в глаз, а я, не став наслаждаться победой, упал на пол и, держа револьвер наготове, быстро оглядел помещение, готовый открыть стрельбу в любой момент.

Но, как оказалось, враг был один, и других живых противников там не обнаружилось. Зато я увидел лежащих друг на друге трёх заложников.

Высунулся в коридор и позвал бойцов. Те, поняв, что всё кончено, незамедлительно включили фонарь и подошли.

— Вот же сволочь, он их всех связал, — поднимая с холодного каменного пола одного из избитых мужиков, сказал усач.

— Живы, славяне? — помогая распутать веревки, спросил Садовский.

— Живы, спасибо мужики, — ответил один из наших, чьё лицо было всё в крови, но всё же я смог узнать мамлея Горшкова.

Подошёл, представился, обнял его и передал привет от Воронцова.

Тот был очень сильно избит. Но всё же узнал меня и даже немного улыбнулся. Однако сказать что-либо в ответ не мог. Он вытирал слёзы на глазах и твердил только одно:

— Мужики, не оставляйте этих гадов живыми. Бейте их везде, где только можно. Это не люди, это звери!

Другими двумя заложниками оказались подчинённые младшего лейтенанта НКВД. Они тоже являлись сотрудниками органов, и с ними тоже поработали палачи.

Раны на их теле и лицах были ужасными, но, к счастью, все они были живы, относительно целы и при помощи нас сумели выйти на улицу.

— Бойцы, — решил взять я командование на себя, обращаясь к троим красноармейцам, которыми командовал усач по фамилии Залихватский, — все трое, двигайте вот по этой улочке до конца. Там пройдёте через переулок и наткнетесь на стоящую вдоль тротуара немецкую колонну. Колонну нужно взять под боевое охранение. Там расположитесь и перевяжите освобождённых сотрудников. Учтите, машины, что в колонне, нам очень нужны! Очень! Понимаете? За них головой отвечаете. Мы же, с красноармейцем Садовским, сейчас идём к госпиталю. Если найдём там медиков, то пришлём к вам. Если не найдём — как штурм закончим, я сам приду. Задание ясно? Ну а раз так, удачи всем нам! Выполнять!