Нерозначники
Шрифт:
Скоро и к месту прилетели. Недалеко от дома Елима вильховку посадили, на самом краю леса. Мираш сразу к Елиму поспешил. Надумал он Оляпке или Сердышу наумку дать, чтобы они, значит, случайно в лесу на Илью наткнулись... Ну и чтобы, само собой, Елима к погибающему привели.
Ну а тут весь план порушился. Мираш мыслительное послание прислал, что, дескать, Сердыш на издыхании, а Оляпка от него ни на шаг не отходит. Словом, ничего не получится, нужно новое придумывать.
– - Надоть нам в человеков рядится для-ради-то, -- робко сказал Кит, -- и нести его в избу.
– - В человеков?
– - недоумевая, спросил Ма-Мар.
– - А то ж, верное дело. Проще простого...
– - Простое, конечно!
– - Ма-Мар даже развеселился.
– - Это для меня! А как ты будешь свою кромешью шкуру менять? Горазд ты шутить!
– - Ну, а можа, и могу...
– - скромно потупился Кит.
– - Из меня, можа, хоть что и-сделать можноть... вот... хошь девицу каку, красавицу, для-ради-то...
– - "Девицу", -- передразнил Ма-Мар.
– - Ты хоть...
– - и не успел договорить -- видит: заместо Кита девушка, красоты необыкновенной, стоит.
Краше Лукерьи даже. Глаза у неё особенно примечательные: большие такие, как у совы-ушаньи, и голубые как васильки. Реснишки у девушки длинненькие, и кверху кончики завёрнутые, так, что до бровок достают ажно. Хлопает она ими, это веерами всё одно. И улыбка до того приятная! Теплоты в ней много, загадочности. И вся-то красота естественная, ни красок каких, косметики там, макияжу, ни драгоценностей -- всё природное, настоящее...
– - Ну... как я?..
– - робко спросила красавица и покраснела густо.
И голосок тоненький, скромный, с теплинкой доброй.
– - Не может быть...
– - ошарашено прошептал Ма-Мар. И смотрит, смотрит, глазами буравит всё одно.
Девушке неудобно под таким-то взглядом, неуютно стало, принялась суетливо платье поправлять, вырез на груди теребить. Волосы в пучок собрала, на плечо переложила, потом на другое, а и неладно ей показалось, обратно на плечи откинула. И уж пунцовая стала.
А у Ма-Мара, наоборот, вся краска с лица схлынула.
– - Ты... Кит...эта... назад давай, -- заплетаясь языком, промямлил он.
Кит обратно и перевернулся, снова лесовином стал.
Оно, знаешь, и впрямь удивительно. Кромешники, они, известно, как и верши, обычному глазу являться могут. То, что недозволенно им, тут уж другая закавыка. А так дело пустяшное: запросто может кромешник себя животинке показать (и человеку, но это опасно для кромешника). Ну, а чтобы образ менять и в скудельное тело рядиться -- это только вершам и верховным доглядателям под силу. Это в сути, стало быть, заложено. Ещё Шипиш Переплёт так может, но он-то не рядовой кромешник. А Кит пусть и бывший кромешник, а возможностей у него всё равно маловато. Словом, неправдоподобие какое-то. Не то что-то здесь, не то.
– - Ну, Кит, не ожидал!
– - Ма-Мар вовсе по-другому на него глянул. В глазах и удивление, и уважение какое-то, да и страх даже -- всего тут. Спросил, заискивая всё одно: -- А ещё что умеешь?
– - Мало ли, -- важно отозвался Кит. И тут, словно главенство к нему перешло, наставлять взялся: -- Надо нам для-ради-то в охотников обернуться.
– - Кит вдруг замолчал и опять заробел.
– - Всё равно ничего не получится... Елим этих охотников на дух не переносит. Другое надо ладить для-ради-то...
Стали вместе тельмить. Сдаля посмотришь -- вовсе крепко озадачились. Может, и придумают что. Да уж непременно придумают!
* * *
Елим с Оляпкой возле Сердыша всю ночь провели. Под утро только и заснул старик. На тахту прилёг и долго глаза не закрывал, пока не забылся.
Оляпка тоже чуть задремала. Вон как беспокойно спит. Взрыкивает то и дело и лапами отбивается. Наверно, с волками воюет.
Так и есть. Тех волков, что сбежали, Оляпка по всему лесу гоняет. Один с испуга даже на дерево залез. Сидит там, на суку, сжался в комок, хвост к пузу прижал и дрожит так, ажно ветла вся ходуном ходит. Другой волчина в сугроб зарылся, притаился там, думает -- не найдёт его Оляпка. Надо же быть таким наивным!.. Оляпка его оттедова за хвост выволокла, покрутила над головой сколько-то разов да как хрястнет о ветлу!
Тут, правда, Оляпка вдруг проснулась, вскочила сейчас же и к Сердышу кинулась. Заполошенно обсмотрела его, ткнулась легонько носом в живот, проверила, знобится ли и температура как печёт. Сердце послушала. Сердыш уже спокойно дышит, веки только мелко подрагивают. Хотела Оляпка лизнуть Сердыша в нос, да разбудить побоялась.
Потом опять ненадолго забылась. Вовсе уж другой сон ей привиделся. Волков уже и в помине нет, лето вокруг, солнышко припекает. Оляпка из речки выбралась, после купания-то, воду с шёрстки стряхнула, глядь: Сердыш со стороны полянки пёстрой подбирается... И не хворый совсем, здоровёхонький. Глаза горят, а в зубах у него огромный букет цветов...
Спи, Оляпушка, спи. Через минуту всё равно опять вскочишь. Хоть немного отдохни.
На рассвете Сердышу вовсе худо стало. Опять огневица подступила, жечь принялась, трясти в судорогах. Оляпка вокруг него, подвывая, забегала. Потом забралась передними лапками на лежанку и легонько лизнула Елима в щёку.
Вздрогнул Елим и проснулся, сразу и к Сердышу кинулся... да и всё понял. Тихо к печке прошёл, глаза от Оляпки прячет, трясущимися руками в топку хворостину подкладывает... и вдруг выронил собранные лучины. Повернулся -- в глазах слёзы -- и заговорил тихо и пришибленно:
– - Плохо дело, Ляпушка. Видать, волк энтот -- будь он неладен -- заразу каку занёс, инхвекцию. Заражение крови ужо, похоже, пошло. Думал, пронесёт, а оно вона как...
Оляпка взвыла. На Сердыша, обезумев, глядит, и будто самой ей больно. Каждая судорога Сердыша в ней отдаётся. Сама дрожит, коготками о доски мелко постукивает, и шерсть у неё на холке вздыбилась. Умоляюще на Елима посмотрела: ты же человек, ты же всё можешь!
– - Температура-то спала, думал... а оно вона как...
– - отрешённо повторял старик.
– - А оно вона как...