Несколько слов об Ренане

Умеръ великій французскій писатель, и невольно мы задаемъ себ общій вопросъ: въ чемъ сила и содержаніе его дятельности, и что такое онъ для насъ, русскихъ? Теперь онъ уже весь передъ нами, уже не будетъ больше удивлять и дразнить насъ своими выходками, не будетъ лукаво уврять насъ сегодня, что мы напрасно поврили тому, что говорилъ онъ вчера. Ренанъ часто подсмивался надъ собою, но больше всего онъ, конечно, подсмивался надъ читателями, какъ-будто главная его цль была — постоянно жалить тупые умы и пустыя души, не давать заглохнуть лучшимъ струнамъ въ ожирвшихъ сердцахъ. Его похвалы нердко были очень солоны, а порицанія иногда заключали въ себ большую честь. Теперь вся эта игра кончена; иронія и восторженность, лукавство и простодушіе, фраза и слово отъ сердца — все замолкло навсегда, и онъ уже не можетъ ни помшать намъ, ни помочь въ пониманіи своихъ писаній. Онъ уже свободенъ отъ всякихъ обязанностей, а на насъ вполн ложится обязанность быть зоркими и добросовстными, если желаемъ судить его.

У насъ, въ Россіи,

давно составилось и господствуетъ двоякое мнніе о Ренан. Одни считаютъ его просто современнымъ вольнодумцемъ, врагомъ религіи и христіанства, такъ сказать, новымъ Вольтеромъ, и потому осыпаютъ его всми порицаніями и подозрніями, издавна высказываемыми противъ такихъ, враждебныхъ вр, писателей. Другіе, напротивъ, хотя не порицаютъ Ренана, но и никакъ не хвалятъ, остаются къ нему совершенно равнодушными, какъ будто съ явленію незначительному и пустому. Таково отношеніе съ нему нашей свтской литературы, то-есть того, что обыкновенно называется литературою. Можно даже сказать, что у насъ т, кто чувствовалъ нкоторое поползновеніе къ вольнодумству, больше другихъ питали пренебреженіе къ Ренану. Фактъ — очень интересный для нашей умственной жизни. Иностранные писатели у насъ вообще пріобртаютъ значеніе гораздо легче, чмъ свои, и даже часто гораздо большее значеніе, чмъ у себя на родин. Но вотъ писатель всесвтно знаменитый, притомъ неотразимо привлекательный и заставившій всхъ себя читать, — и, однако же, наша литература вполн оттолкнула отъ себя его вліяніе, была къ нему или ршительно враждебна, или ршительно равнодушна. Когда, въ 1863 году, вышла Vie de J'esus Ренана, Герценъ назвалъ ее «пустою книжкою», а г-жа Евгенія Туръ, бывшая въ то время въ Париж, такъ отозвалась объ ней въ Голос (газета Краевскаго, 1864, № 171):

«Мы считаемъ книгу Ренана книгою, не имющею особыхъ достоинствъ и не заслуживающею того шума, который она надлала при своемъ появленіи. По нашему мннію, это очень посредственный романъ, и ничуть не ученая книга. Богъ всть, для какой цли она написана и какой цли она достигла» [1] .

И такъ, самое важное изъ сочиненій Ренана было встрчено у насъ не только отрицаніемъ всякой его значительности, но и прямыми подозрніями. Съ тхъ поръ и до настоящаго времени у насъ не прекращалось подобное холодное и высокомрное отношеніе съ Ренану. Изъ сотрудниковъ русскихъ журналовъ едва-ли не я одинъ слдилъ за нимъ и изрдка кое-что писалъ объ немъ.

Не странное ли это явленіе? Очевидно, просвщеніе, почерпаемое нами съ Запада, иметъ у насъ какой-то своеобразный ходъ. Напрасно мы только туда и глядимъ, только и добываемъ себ европейскія книжки и стараемся познакомиться со всмъ новымъ и новйшимъ. Есть вещи, которыя никакъ съ намъ не прививаются. Ренанъ для Россіи вовсе не то, что для Франціи и Германіи; тамъ его вліяніе огромно, а у насъ совершенно ничтожно. Вліяніе — что такое? Не просто толпа поклонниковъ, а и увлеченіе складомъ мыслей писателя, развитіе его взглядовъ и, наконецъ, борьба съ этими взглядами, сознательное отверженіе ихъ на томъ основаніи, что мы съумли стать выше и взглянуть дальше. Ничего такого не возбудилъ у насъ Ренанъ; мы встртили его только слпою враждою и слпымъ равнодушіемъ, потому, очевидно, что къ правильному, живому отношенію мы еще очень мало способны.

Впрочемъ, правильныя отношенія вообще очень рдки. Самъ Ренанъ представляетъ собою образчикъ удивительной неправильности въ умственной жизни народовъ, именно чрезвычайной запоздалости умственнаго вліянія нмцевъ на французовъ. Ренанъ вдь есть, прежде всего, плодъ нмецкой науки, вырощенный на французской почв; онъ воспитался на чтеніи нмецкихъ философовъ и богослововъ, и отъ нихъ принялъ главный складъ своей мысли и существенные свои научные пріемы. Но не замчательно ли, что такъ поздно обнаружилось это вліяніе одной образованности на другую? Еще съ конца прошлаго вка, со временъ Гёте, Гердера, Шеллинга, въ Германіи началось то глубокое умственное движеніе, которое сдлало эту страну, въ первой половин нашего вка, школою высшаго образованія для всего міра. Съ тхъ поръ не мало даровитыхъ французовъ побывали въ этой школ (напримръ г-жа Сталь, Кузенъ, Кине и т. д.), и потомъ старались перенести во Францію этотъ новый германскій духъ. Но между народами существуютъ въ этомъ отношеніи какія-то высокія и крпкія стны, не дающія сливаться разнороднымъ стихіямъ. Все дло ограничивалось только поклоненіемъ нмецкимъ ученымъ и мыслителямъ, и поклонники вовсе не успвали претворить въ свою плоть и кровь существенныхъ стремленій этой литературы. Таковъ, напримръ, и въ наши дни Тэнъ, далеко не проникнутый тмъ философскимъ духомъ, который онъ такъ высоко цнитъ и хвалитъ. Только Ренана можно считать писателемъ, дйствительно усвоившимъ себ пріемы нмецкой мысли; онъ первый усплъ подняться надъ обыкновеннымъ уровнемъ французскихъ разсужденій и изслдованій, такъ что, какъ бы мы его ни судили, но должны признать, что онъ заставилъ литературу своего народа сдлать большой шагъ впередъ.

Очень любопытно также то, какъ появленіе Ренана отразилось въ Германіи. Несмотря на то, что внутренняя работа германскаго духа, конечно, не прекращается, ей случается, однако же, терпть долгія остановки и затмнія, или же крупныя уклоненія въ сторону. Въ 1863 году было въ Германіи время едва-ли не самаго сильнаго господства матеріализма, — постыдное время, когда почти перестали выходить

философскія сочиненія, и профессора философіи, вмсто того, чтобы заниматься философіею, писали книги противъ натуралистовъ. Разумется, люди религіозные замкнулись въ своихъ врованіяхъ и стали чуждаться богословскихъ и философскихъ изслдованій, а люди вольнодумные постоянно толковали эти изслдованія въ свою пользу. Матеріалисты, напримръ, думали, что весь смыслъ книги Штрауса Das Leben Jesu состоитъ въ отрицаніи христіанства и даже всякой религіи; потому и врующіе получали право твердить, что ученые, подобные Штраусу, заражены кореннымъ предубжденіемъ, доходятъ до явныхъ нелпостей, а слдовательно, не стоятъ вниманія. Когда разногласіе усиливается до такой степени, когда об партіи одинаково провозглашаютъ: что не съ нами, то прошивъ насъ, тогда исчезаетъ надобность и возможность двигаться впередъ. И, дйствительно, философское и богословское движеніе въ это время затихло въ Германіи.

И вдругъ появляется книга Ренана. Германія не могла не узнать въ ней своего дтища, не могла не видть, что этотъ французъ продолжаетъ лучшія преданія ея мыслителей и экзегетовъ, и что онъ сдвигаетъ изслдованіе съ того распутія, на которомъ оно почему-то застряло. Притомъ, блистательная форма писаній Ренана такова, что на нихъ обратилось общее вниманіе, и уже никакъ нельзя было говорить, что дло идетъ о полномъ отрицаніи всякой религіи. Нкоторые читатели, какъ мы видли, гадали даже прямо въ противоположную сторону; они недоумвали, для какой цли написана книга Ренана и какой цли достигла, т. е. подозрвали, что ея тайное стремленіе — поддержать католичество.

По плодамъ ихъ вы узнаете ихъ: въ Германіи книга Ренана составила эпоху, вдругъ оживила экзегетическія и философско-религіозныя изслдованія. Начиная съ ея появленія, нмецкая литература по этимъ вопросамъ дала рядъ превосходныхъ сочиненій; Ренанъ какъ будто разрушилъ то оцпенніе, которое навелъ на всхъ черствый и упорный Штраусъ. При этомъ нельзя, конечно, говорить, что нмцы научились у Ренана лучшей критик и лучшему умнью ставить и понимать вопросы; нтъ, нмецкіе ученые обыкновенно не безъ пренебреженія отзываются объ учености Ренана и объ его логик. Но онъ взялъ такой тонъ, котораго у нихъ не было, сдлалъ попытку художественнаго, т. е. дйствительно-историческаго изложенія, на которое они не отваживались; въ этомъ была его сила, и въ этомъ стали съ нимъ соперничать многоученые нмцы, притомъ писавшіе нердко съ глубокою и искреннею религіозностію.

Движеніе распространилось и дале, напримръ, въ Англію. У насъ очень извстны по переводамъ дв англійскія книги — «Жизнь Христа» Фаррара и «Ессе homo»; безъ возбужденія, произведеннаго Ренаномъ, он, можетъ быть, и не появились бы на свтъ, а благочестивые читатели помнятъ, сколько хорошихъ чувствъ и мыслей имъ доставшій эти книги.

Когда хвалятъ Ренана, то часто его называютъ чрезвычайно возбудительнымъ (suggestif), и, конечно, это прекрасная похвала для писателя. Онъ заставляетъ насъ мыслить, онъ не впадаетъ въ давно проторенныя колеи, а безпрестанно вызываетъ насъ на новыя усилія ума, открываетъ во вс стороны какіе-то просвты. Почти всегда рчь его иметъ, если можно такъ выразиться, тонъ улыбки, — какъ будто посл каждой фразы онъ готовъ спросить читателя: ну, что вы на это скажете? Онъ не уклоняется отъ возраженій, а, можно сказать, прямо ихъ вызываетъ, ни мало не закутывая и не сглаживая своей мысли ходячими выраженіями и формами. Если при такихъ свойствахъ писанія, при умньи возбудительно толковать о важнйшихъ и труднйшихъ предметахъ, онъ достигъ большаго вліянія и, какъ мы видли, вызвалъ, нкоторымъ образомъ, цлую литературу, то ему слдовало бы отдать большую честь, даже въ томъ случа, еслибы мы находили себ пищу для ума не въ его собственныхъ писаніяхъ, а только въ этой вызванной ими литератур. Но Ренанъ, какъ кажется, заслуживаетъ не такой лишь скупой похвалы. Несомннно, что въ немъ была значительная религіозность, и что въ ней содержится главная тайна его значенія и успха. Его проницательность въ отношеніи къ религіознымъ движеніямъ души — часто удивительна; пусть онъ не обнимаетъ всецлой сферы религіозной жизни, но зато во многихъ ея областяхъ онъ понимаетъ вс тонкости и оттнки. Такимъ образомъ, несмотря на всякія ошибки, противорчія и заблужденія, въ книгахъ Ренана есть драгоцннйшій элементъ, какого, напримръ, и слда нтъ у Штрауса; Поэтому и возставать на Ренана, и обличать его нужно всегда съ осторожностью, чтобы не оказалось, что мы, вступаясь за религію, сами иныхъ вещей въ ней понимать не умемъ.

Предметъ этотъ очень труденъ; чтобы пояснить и подтвердить нашу тему, мы сошлемся на одного изъ самыхъ жестокихъ противниковъ Ренана, на знаменитаго въ католической литератур отца Гратри, писателя, высокаго по характеру и горячаго защитника религіи. Вотъ, что онъ пишетъ:

«Въ эти послдніе дни я замчаю трогательное явленіе. Жизнь Іисуса, это сплетеніе противорчій и ошибокъ, эта книга, наполненная оскорбленіями для Христа, содержитъ десять или двнадцать страницъ удивленія, преклоненія и почтенія передъ Его красотою. Въ этихъ строчкахъ свтятся передъ нами, хотя уменьшенныя и затертыя, нкоторыя черты Іисуса. И что же? Вотъ я встрчаю многія души, которыя, во всей книг, поняли и увидли только это одно. Божественное сіяніе чертъ Христа затмило для нихъ все остальное. На ихъ глаза тамъ вовсе нтъ этого остальнаго. И, дйствительно, если нсколько этихъ чертъ суть истинныя черты Христа, то остальное не иметъ существенности. Умъ не принимаетъ и не переноситъ въ одно и то же время противоположностей. Раздленіе признаковъ совершается въ ум читателей боле ясно, чмъ оно совершено въ книг. Одни видятъ и одобряютъ оскорбленія, другіе — удивленіе и благоговніе. Никто не понимаетъ того и другаго вмст».