Нестор
Шрифт:
– Тохан! Алчу!
По сравнению со своими уличными друзьями, чумазыми подмастерьями, мальчиками на побегушках, мелкими карманниками, гимназист Тедо Ожилаури выглядел выигрышно. Умытый, чисто одетый, с правильной речью он скоро стал и главным разводящим. Ни один мальчишеский конфликт не обходился без его вмешательства. Сам он в драках не учавствовал, его назначение было правильно разобраться в ситуации и выявить ошибившихся. Такой жизненный старт сына никак не устраивал отца и скоро в их квартире появилась родственница тетя Макрине. Веселая и энергичная молодая женщина занялась не только хозяйством, но и воспитанием мальчика. Два года Тедо пытался выяснить, с какой стороны тетя Макрине приходится им родственницей и почему он не видел ее раньше, пока в один летний день она не принесла в дом новорожденную девочку и отец сказал, что теперь Тедо стал братом и должен присматривать за сестрой. Теперь на улицу времени оставалось совсем мало и друзья свистом подозвав его к окну видели кислое лицо Алчу-Тедо. Но любовь к уличным новостям и кровавым разборкам осталась навсегда. Наверное поэтому Георгий Ожилаури решил направить таланты своего говорливого сына в созидательное русло – юридический факультет университета, пусть его кормит неутомимый язык адвоката.
В конце недели семья Ожилаури отправлялась на воскресную службу. В это же время в церковь приходила и большая семья Корнелия Зерваса, его жена из дворянского рода Гончаровых, старший сын Филипп – инспектор инженерных сооружений при штабе Кавказской армии со своей женой и двумя детьми и не на много взрослее своих племянников, младший сын, неугомонный и непоседливый Константин. Родители потокали мальчику, явившемуся на свет нежданно, когда они уже готовились принимать внуков от старшего сына, поэтому роль строгого наставника досталась Филиппу. Пока Тедо Ожилаури зевал под монотонный голос батюшки в одном конце церкви, Котэ укрывшись за колонной пытался выцарапать свое имя на стене в другом конце. Уже третью неделю не мог он довести дело до конца, получая подзатыльники от бдительного брата.
Лазание по деревьям, исследование заброшенных подвалов, драки, а потом дружба с мальчишками немецких колонистов были его любимыми занятиями. Обеспокоенная мать поила сына настоями горных трав, пытаясь усмирить необычную живость его характера. Отец только посмеивался – придет время, набегается, успокоится. Действительно, со временем Константин со свойственной живостью увлекся книгами. Он открыл мир охотников, моряков и первооткрывателей. Теперь и шалости стали взрослее. Например, заплатив приятелю Михаэлю Когге рубль с полтинной, пробраться на чердак и через отверстие в потолке посмотреть, чем занимается мать Михаэля с любовником, пока отец варит пиво на своем заводе. Или незаметно стянуть с прилавка пачку папирос «Крем» и выкурить с друзьями на крыше соседнего дома, за голубятней. Он и поступление в железнодорожный институт воспринял, как приключение, а стычку с чекистами, как шалость.
Уже четыре дня их эшелон из восьми вагонов носило по просторам Приволжья. Как пьяный приказчик, он никак не мог выбрать направление. То они устремлялись на восток, то вдруг, после очередной станции, мчались на север. Кудрявые рощи менялись полями, которые рассекали овраги и речки, то опять густые леса, а вот уже и волжские степи. Студенты-железнодорожники, были в недоумении, всех станций они конечно не помнили, но которые им попадались, были явно не саратовского направления. Поделившись сомнениями с Самойловым, они получили невнятный ответ, что командованию, мол, виднее, а солдатам революции все равно, где встречать врага. На одной из станций от эшелона отцепили четыре вагона и укороченный состав опять взял курс на восток. В конце концов узнали, что в Саратов они не едут, и это встревожило друзей, но потом выяснилось, что их цель Самара, где чехословацкий легион не повиновался новым властям, и успокоились. Самара хоть и севернее, но все равно на Волге, поэтому их план остается без изменений.
Когда добрались до Сызрани, было уже десятое июня. Дальше эшелон не шел. Александровский мост через Волгу и станцию Батраки перед ним контролировали чехословаки. Ополчение и красноармейцы выгрузились на вокзале, как две капли воды похожем на воронежский. Красноармейцев отправили в кавалерийские казармы, а ополченцы направились в другую сторону, в город.
Сызрань, еще не полностью оправившаяся после пожара 1906 года, отстраивалась небольшими двухэтажными каменными домами. Старые казармы Усть-Двинского полка, располагавшиеся в стороне от жилых кварталов, не пострадали во время пожара, туда ополченцев и поселили.
– Даже еще лучше получилось. – при первой же возможности сказал Иосава. – Не надо до Самары ехать. Волга и здесь есть. Завтра-же бросаем все и на пристань.
– Ничего не бросаем. – воскликнул Ревишвили. В нем проснулся коммерсант. – Знаешь сколько стоит такая винтовка в Москве? Тридцать пять-сорок полноценных рублей. За драгунскую дали бы на десять рублей больше, а укороченная вообще под шестьдесят. Думаю, на них здесь тоже спрос будет. А если вы согласитесь расстаться со своими револьверами, наган за семьдесят пять в лёт уйдет, а маузер и за все сто.
Васадзе удивился таким знаниям цен черного рынка, однако от продажи револьвера отказался.
Зервас же возмутился.
– Что, еще и ворами станем? Я не буду.
– Дезертиром будешь, а оружие брать не будешь? – упрекнул его Ожилаури.
– А на пароход тебя бесплатно возьмут? – спросил Ревишвили. – Или у тебя денег много?
– Все равно, чужого мне не надо. – сказал Зервас.
– Я думаю, винтовки надо брать. – Иосава меньше думал о моральной стороне вопроса, а вот наличности явно не хватало, учитывая какой крюк им приходилось делать. – Кто хочет пусть берет, а кто не хочет пусть оставляет.
Васадзе усмехнулся – ну дети прямо, для них это игра какая-то.
– Вы зря спорите. – сказал он. – В городе военное положение. Из казарм нас, просто на просто, никуда не выпустят, ни с оружием, ни без. Сегодня осмотримся, по возможности хлеба и сухарей надо раздобыть, а завтра попытаемся улизнуть, с оружием или без него, это уж как получится.
Остаток дня провели в тренировках. Ополченцев опять учили пользоваться оружием и даже дали пострелять по мешкам с песком. Из казарм, как и ожидалось, никого не отпустили.
Ночь опустившаяся на маленький городок была тревожной, чувствовалось, что приближается что-то страшное, кровавое. Соседнюю Самару захватили чехословацкие легионеры, но они, вроде-бы откатывались на восток и поэтому Сызрани не угрожали. Но, что происходило на самом деле не знал никто. Тем более ополченцы, которые и в Сызрани-то были впервые.
Их сон был прерван в предрассветный час. Когда за Волгой черное небо отделилось от черной земли, с северной части города раздались первые выстрелы. Самойлову, спавшему вместе с ополченцами, поднимать никого не пришлось, все и так в спешке одевались и хватали винтовки. Выскочив во двор казармы он построил свой небольшой отряд и побежал к командованию за приказом. При свете костров, молодые добровольцы нервно переминались, поездка уже не казалась приятной.
– Как только выйдем за ворота, при первой-же возможности бежим к реке. Держитесь рядом. – по-грузински сказал Ожилаури.
Все промолчали. Дезертировать, когда рядом стоящие, пусть не друзья, но делившие с тобой хлеб и кров товарищи, оказалось не просто.
– Мы же не собираемся воевать? – не уверенно сказал Ревишвили.
– У нас ведь другой план. – с надеждой добавил он.
– Уйти сейчас, было бы подло. – сказал Зервас.
– Это не наша война! – воскликнул Ожилаури. – Надо уходить!