Нестор
Шрифт:
– Читал Карла Мая?
– И Мая, и Буссенара, и Майн Рида.
Друзья шли по широкой пыльной улице, которая так и называлась Большой, в лучах утреннего солнца и увлеченно разбирали любимых героев, как будто не было никакой войны и не они стреляли в людей всего час назад. Они прошли мимо старого пожарища и на белой стене соседнего дома вдруг увидели, неожиданные здесь, корявые, написанные углем, большие грузинские буквы.
4
Для Ляли Касариной веселая жизнь закончилась семь месяцев назад, когда в Сызрани к власти пришли большевики и вместо того чтоб закрыть городскую тюрьму или винный склад, взяли и позакрывали все публичные дома. Из-за них постояльцы Старослободской улицы, а вместе с ними и Ляля остались без работы и без крова. Правда ее все-таки пристроили горничной в гостиницу, но ведь это совсем не то. Не для этого она в семнадцать лет сбежала из постылого Безенчука, чтоб прибираться в комнатах и мыть сортиры за проезжей публикой. Было время когда ее саму мыли, да что мыли, были любители, которые ее вылизывали, прямо вот-так, языком. Эти же мужики такие выдумщики!
Сначала ее не хотели принимать в бордель, потому что несовершеннолетняя, пришлось записаться на год старше, потом узнав, что она уже не девица (кто-ж в семнадцать лет оставил бы ее в девицах), мама Зоя расстроилась, но все равно устроила аукцион и новая работница веселого дома заработала свои первые двадцать рублей. Ну, а потом пошло и поехало, отбоя не было, иной раз сама выбирала с кем идти. Хорошо жилось у мамы Зои, и сытно, и чисто, и удовольствия океан. И люди приходили порядочные – купцы, чиновники, которые в городской управе, коммерсанты заезжые, а гимназистам она отказывала, и мама Зоя не журила ее за это, денег платят мало и удовольствия от них никакого, все спешат, суетятся, скорострелки мелкие.
Но в принципе, грех жаловаться, она и сейчас устроилась получше своих подруг, которым пришлось вернуться в свои деревеньки. Пахом Ильич, управляющий гостиницей, выделил ей комнатушку над вторым этажом, оттуда весь угол Большой улицы виден, и она устроила там себе очень миленькое гнездышко, с кроватью, ширмой и тазиком для мытья. Правда приходилось Пахома Ильича за это ублажать, но только ручкой, и редко, старенький он уже. Зато позволяет чтоб к ней приходили старые знакомые и долю за это не требует. Ей уже девятнадцать, а зарабатывает она пожалуй больше, чем у мамы Зои.
Но, что произошло с этими еще вчера такими обходительными мужчинами, как будто белены объелись. Ходят злые, неухоженные, плохо пахнущие и невоспитанные. Постояльцев в гостинице все меньше, а если кого присылают из уездного комитета, так те и вовсе не платят за постой. Пахом Ильич жалуется, если и дальше так пойдет, придется искать новую работу. Их и осталось то всего пять человек – сам Пахом Ильич, две горничные, истопник, который и плотник и слесарь, да Степа, который днем в приемной сидит, а как стемнеет мчится домой под бок к женушке.
Сегодня в приемной ночевала Ляля, была ее очередь. Дверь гостиницы крепко закрыта, постояльцев всего-то три человека, кто-ж в такое время ездит, война повсюду, ночь ожидалась спокойной. Однако под утро с северной стороны раздались сначала далекие нестрашные выстрелы, которые скоро перешли в настоящую канонаду. Ляля вскочила, схватила со стойки керосиновую лампу, подняла фитилек и подбежала к окну. Темень, ничего не видно, только от стекла отражается огонек. Из коридора послышался топот ног, это постояльцы, все трое, одеваясь на ходу бежали к выходу, схватились за дверь, задергали.
– Открывай, быстрее!
Ляля отодвинула задвижку, повернула ключ. Дверь распахнулась и трое гостей бросились в темень.
И не возвращайтесь. – подумала Ляля. Все трое были из уездкома, а значит неплательщики.
Ляля постояла на пороге гостиницы, посмотрела вокруг, нигде ни огонька, попрятались все и дрожат, злорадно подумала она. Вернулась обратно, закрыла дверь, задвинула засов и прикинула, все равно в гостинице никого, может подняться к себе в комнату и хорошо выспаться в постели, но осталась, все-таки ее очередь ночевать в приемной. Она уютно устроилась на кушетке, под звуки стрельбы поудивлялась, что этим мужчинам неймется, что за глупые игры в войну они устраивают и попыталась заснуть.
Стрельба еще не стихла, когда в дверь настойчиво забарабанили. Ляля аж подскочила от неожиданности – Неужели вернулись? За вещами наверное. Она опять открыла дверь и на пороге увидела двух молодых людей. Они учтиво поздоровались.
– Извините, если разбудили! Мы в вашем городе проездом, ищем пристань. Не подскажете куда идти, темно, стреляют – спросить не у кого. Куда не стучали, только вы и открыли.
При свете лампы Ляля рассмотрела незнакомцев получше. Один повыше в помятом но, видно, модном костюме. А второй… Второй – черноволосый, черноусый, с такими же черными жгучими и немного лукавыми глазами. Давно не бритая щетина придавала его лицу еще больше мужественности – настоящий кавказский горец. Она ахнула. Как мистер Казинетто, пронеслось в голове, король цепей и магии, которого она видела в «Зеркале жизни». «Современный манипулятор» произвел на нее тогда впечатление – он был такой авантажный, яркий и в тоже время загадочный.
Она завела молодых людей в фойе и побыстрей закрыла дверь.
– Да, что вы! Какая сейчас пристань? Да и пароходов, уже дня три, не заходило. Сейчас лучше остаться. – она говорила с ними, но смотрела только на черноусого горца. – На улице опасно, слышите, как стреляют. А утром я вам все покажу.
– Так это гостиница? – высокий успел осмотреть помещение. – Может правда, останемся, подождем ребят, а уж утром на пристань? У вас есть свободные места?
– У нас прекрасные номера! – заспешила Ляля. – И люкс, и водопровод, и двухместные …
– Нам что нибудь подешевле. – засмущался высокий. – Не те времена, чтоб шиковать.
– Я вам покажу. – Ляля подняла лампу над головой.– Вы не подумайте, у нас есть электрический свет, только сейчас отключили.
И пошла в коридор первого этажа, по пути, поглядывая на свое отражение в окнах, пытаясь привести волосы в порядок
– Тут у нас номера попроще. – говорила она. – Есть туалетная комната и ванная, но общая, в конце коридора. А вот на втором этаже …
– А как тебя зовут, красавица? – вдруг перебил ее черноусый.
Ляля остановилась и посмотрела на него. Красавицей ее называли многие, но комплимент от незнакомца ей был приятен.
– Меня зовут Лялечка. Ляля.
– А меня, Тедо. Федор.
– Тедо-Федор?!
– По-грузински меня зовут Тедо, – пришлось объяснять Ожилаури. – а по-русски это Федор.
– А меня Фома. – вклинился Ревишвили.
– Тедо, мне нравится. – зарделась Ляля, не обратив внимания на его друга.
– Вот посмотрите, такая комната вам подойдет?
Она открыла дверь и осветила номер, в котором друг против друга стояло шесть железных коек.