Нет у меня другой печали
Шрифт:
Вряд ли найдется человек, ничего не слыхавший о соболе. Дорогой мех этого зверька упоминается даже в сказках, где короли ходят «в соболях». Думаю, что читателю будет интересно узнать кое-что об этом обитателе тайги.
Сибирь исстари славится редкими зверями, меха которых не имеют себе равных на мировом рынке. Недаром сибирскую пушнину называют мягким золотом. На международных аукционах она издавна пользовалась колоссальным спросом, который сохранился до наших дней и, надо думать, будет держаться еще много лет, хотя человечество и научилось производить синтетический мех. (Будучи в Иркутске, я видел, как заканчивается строительство большого здания, предназначенного для международных пушных аукционов, которые будут проводиться здесь ежегодно и на которые будут съезжаться торговцы со всего мира. Сибирь — единственный край, где водится соболь, и держит монополию на ценный мех этого зверька.)
За последние годы соболя развелось в сибирской тайге видимо-невидимо, так как долгое время охота на него была запрещена. Никогда еще сибирские охотники не давали так много этой ценной пушнины, как в последние годы. Весь осенне-зимний охотничий сезон называется здесь одним словом — белкование, хотя белку охотники стреляют лишь между прочим, пока собака не нападет на след более ценного зверька. Стоит обнаружить свежий соболий след, как охотник и собака, обо всем забыв, пускаются в погоню, которая длится иногда целыми днями. Осенью и в начале зимы, когда снега еще немного и собака легко пробирается по тайге, охота на соболя сравнительно нетрудна. Пес нагоняет зверька, «сажает» его на дерево и лаем зовет хозяина, который бежит, спотыкаясь, задыхаясь, и от волнения часто «мажет». Тогда соболь пускается наутек по верхушкам деревьев. Как белка. Только гораздо быстрей. И часто ему удается замести следы, унести свою дорогую шкурку. А зимой, когда собаки вязнут в глубоком снегу, соболя ловят специальными капканами. У нас их нет, и поэтому Виталий, изучив собольи тропы, ставит самую примитивную ловушку с подвешенным на веревочке кусочком жареного сала. Соболь прибежит на запах, попробует утащить сало, но, дернув за веревочку, попадет под удар колодки. Ну, а нам останется лишь поднять колодку и вынуть из-под нее драгоценного лакомку.
Снарядив ловушку, мы вернулись в жарко натопленную избушку, где Ангон хлопотал у котелка, желая блеснуть своими кулинарными способностями. И блеснул. То был суп из перца и лаврового листа, в котором изредка попадалась и крупа. Сам Ангон это варево есть не стал. Заявил, что он уже сыт, хотя котелок был полнехонек. Все выяснилось несколько позже, когда мы решили сварить какао. Банка из-под какао была пуста. Исчезли также две пачки печенья. Ангон был сладкоежка, и мы беззлобно, по-товарищески подтрунивали над этой его слабостью. Жили мы дружно и ладили лучше, чем ладят в иной семье родные братья. Виталий и Ангон берегли меня и смотрели за мной, как за малым ребенком, ни на минуту не упуская из виду. А когда в один из вечеров я спросил, не боялись ли они брать меня с собой в тайгу (ведь человек может сломать или вывихнуть ногу, заболеть или пораниться), Виталий засмеялся:
— Все, братец, было предусмотрено. Если что — сделаем нарты, впряжемся и вытащим тебя. Так мы с Ангоном решили до того, как выйти из дому.
На другой день мы отправились проверять ловушку. Сало исчезло. Не было и соболя. Как зверек сумел стащить приманку, не потеряв шкуру, знает только он. Виталий снова зарядил ловушку, и мы решили прийти дня через два. Однако и на сей раз ничего не добыли.
Вечером я спросил:
— Сколько стоит соболь?
Виталий пожал плечами:
— Никто не считал. Иногда чуть ли не даром достается, а иногда обходится очень дорого.
— Нет, Виталий, я спрашиваю, сколько государство платит охотнику за соболиную шкурку.
— Если хорошая, красивая шкурка — до ста пятидесяти рублей.
На следующий день мы снова двинулись на поиски оленей.
В тайге мы обратили внимание на странное явление. Мы все время шли по свежему следу лося, который прошел в нужном нам направлении, а идти по протоптанной зверем тропе было гораздо легче, чем по рыхлому, нетронутому снегу. Шедший все время шагом сохатый вдруг чего-то испугался и побежал рысью. Об этом явственно говорили оставшиеся на снегу следы.
— Кто бы мог его напугать? — то ли сам себя, то ли нас спросил Виталий и направился по следу. Сохатый метнулся из редкого сосняка прямо в чащу, продираясь сквозь переплетшиеся ветви, ломая их и стряхивая снег с деревьев. Зверь несся широким, почти двухметровым шагом, оставляя на снегу глубокую борозду. Через несколько десятков метров Виталий остановился в густых зарослях и показал на снег:
— Смотрите. Работа соболя.
Рядом со следами лося появился соболий след. Откуда он взялся? С неба? Ведь не видно было, чтобы соболь прибежал откуда-нибудь.
— Сохатый его сбросил, — сказал Виталий.
Я слыхал, что соболь часто нападает на зверей, которые гораздо больше его самого, и побеждает их. Этому кровожадному карлику ничего не стоит задрать зайца или косулю. Часто соболь нападает и на спящих в снегу глухарей. Эти большие птицы весят раз в десять больше, чем соболь, но пушистый зверек и здесь выходит победителем. Он мертвой хваткой держится зубами за шею птицы. Нередко глухарь взлетает вместе с хищником до верхушек деревьев, но вскоре слабеет, падает наземь и становится добычей маленького разбойника. Но чтобы нападал и на могучего лося — такого я не слыхивал.
— Охотится он так же, как рысь, — объясняет Виталий. — Бросается на сохатого с дерева и острыми зубами до тех пор вгрызается в холку, пока лось не свалится.
— Неужели сохатый не может его сбросить?
— Очевидно, не всегда. Когти у соболя острые, цепкие. Однако на этот раз сохатый спасся. Наверно, стряхнул соболя, продираясь сквозь чащу. Смахнул ветвями, как коровы стряхивают с себя в жаркий день мух и слепней, продираясь через кусты.
На снегу легко было все прочесть. Мы видели, как сброшенный соболь еще некоторое время бежал рядом с лосем, с его мордочки упало несколько капель крови, которые горели на белом снегу, словно спелые ягоды клюквы. Потом соболь сел, должно быть провожая злыми глазками удаляющегося лося, а через некоторое время и сам побежал прочь — искать новую добычу.
Соболь не шел в нашу ловушку. И чего мы только не делали, как не старались. Мы подвешивали ему и сало, и жареного зайца, но все было напрасно. Хитрый зверек обходил нашу ловушку, даже не приближаясь к ней. Между тем отпуск у Виталия и у Антона кончался. Оба взяли по семь дней отпуска за свой счет, чтобы сходить со мной в тайгу. И теперь эта неделя подходила к концу. Настроение у всех падало. Особенно переживал неудачную охоту Виталий, точно принимая на себя вину за невезение.
Наконец однажды утром мы простились с нашей заимкой. Возвращаться с опустевшими рюкзаками, по протоптанной тропе было легко, и вечером того же дня мы были в деревне Прокопьево, где жил Виталий.
Деревня раскинулась по обоим берегам Илима (притока Ангары). На каждом берегу — по длинной, вытянувшейся вдоль реки улице. Деревня старая. Почти триста лет назад ее первые жители — царевы ссыльные — поставили здесь свои избы. В наши дни деревня как бы помолодела. Появилось много новых домов. Новая большая школа, детский сад, магазины. Сегодня суббота, и вдоль реки тянется вереница дымящихся бань.
Жена Виталия Александра щеткой белит печь. Когда я попал к Слободчиковым впервые, она тоже белила печь, и я подумал, что это делается в честь гостя. Но чего ради она и нынче взялась за щетку, если печь и без того бела, как лебедь? Неужто снова ради меня? Спрашивать о таких вещах неудобно. Когда она закончила свою работу и уже готовила кое-что закусить, прибежала пожилая соседка.