Нет звёзд за терниями
Шрифт:
Вот и он это понял. Сообразил, что кроме него никто и не поглядит на Кори, и сжалился, не оттолкнул.
Жалость!.. Самое дрянное, что могло случиться. Можно стерпеть насмешки, ругань, но только не жалость. Её ощущают лишь к самым слабым, таким никчёмным, что даже и презирать их не удаётся. Насмехаются над равными, ненавидят сильных, а жалеют только отбросов.
Так будь он проклят, другой мир с его мягкосердечными людьми, со всей их ненужной жалостью, ранящей больше, чем грубые слова! Их теперь никак не прогнать, эти воспоминания о горячих ладонях, о чутких губах, о словах, прошёптанных в ночи, лживых, незаслуженных. Они родили жажду, неведомую доселе, затуманили рассудок. Это было не для таких, как Кори, и не стоило поддаваться глупому желанию. От этого ещё больнее было вспоминать последний разговор. Какая же она жалкая!..
Ловко спуститься со склона не вышло. Часть пути Кори проехала на спине. Комья земли весело запрыгали следом, будто радуясь нежданному развлечению. Один из корней задрал рубаху, оставил ссадину на боку ниже повязки.
Но люди, обитающие внизу, кажется, ничего не услышали. Их жилища находились по ту сторону гряды, и в этот поздний час ни у кого не нашлось причин прогуливаться здесь. Только один человек мог поглядеть в эту сторону, но он-то и был нужен.
Шевелиться после падения не хотелось. Тело отказывалось слушаться. Кончились силы, иссякла и злость, толкающая вперёд. Всё перемешалось — мысли о прошлом, о чужаке, усталость, жажда и боль. Хотелось забытья, чёрной пустоты, где нет ничего.
Но удалось заставить себя сесть. Затем подняться, хотя колени и подламывались. Осталось проковылять ещё немного вперёд, ближе к гряде. Туда, где наверху — не добраться — темнел зев пещеры.
Жаль, что солнце уже закатилось. Безопаснее послать луч света, не поднимая лишнего шума, но выбора нет.
Перчатка всё не поддавалась. Руки тряслись, не слушались, пришлось помогать зубами. На языке, без того пересохшем, остался привкус земли и крови.
Поднеся руку к растрескавшимся губам, Кори согнула указательный палец и дунула в костяшку. Лёгкий звук, переливающийся и чистый, пролетел по дну оврага, отразился от склона. Хотелось верить, что на той стороне его не уловят. С теми лучше было не встречаться, если хотелось жить.
Услышала ли Леона? В голове туманилось...
Ржавый мечтал о крыльях, и он собрал эти крылья. И хотя говорил, что верит в их силу, но испробовать не решался. Хранил на дальнем конце Свалки, чтобы никто не нашёл, и всё мечтал о дне, когда полетит. Изломать бы их тогда, но казалось, у Ржавого вовек не хватит духа на прыжок с края.
И не хватило бы, если б не то проклятое время. Если бы не жара, небывалая прежде, иссушившая часть источников. Если бы не Большой Дирк, решивший изменить закон распределения воды.
Ржавый отыскал их тогда, совсем обессилевших, готовых даже к смерти. Хорошо, что он знал о том укрытии, ведь иначе бы и не догадался. Путь лежал сквозь трубу, покачивающуюся при движении влево-вправо. При этом в куче хлама, которую пронизывал этот узкий тоннель, что-то поскрипывало.
За трубой вставал на дыбы старый вагон, насквозь проржавевший, ощерившийся пастью сгнившего днища. Под ним приходилось двигаться ползком, не то цеплял длинными зубами, рвал волосы и одежду, оставлял ссадины. А хуже того, стоял непрочно, грозил упасть.
За вагоном скопище хлама расступалось, открывая простор. Ещё когда был жив Сиджи, дети натянули здесь старый купол небесной лодки, однако его дырявая тень не спасала от зноя.
Ржавый притащил воду — две фляги, и они распили одну, а вторую приберегли. Старались не налегать, чтобы Немой досталось больше.
— Вы бы видели, что случилось! Ой, что случилось! — бормотал Ржавый, раскачиваясь из стороны в сторону. — Вы бы видели!
Был он тогда то ли напуган, то ли так впечатлён увиденным, что Кори не удалось понять его объяснений. Да он и сказать ничего связно не мог. Это уже позже стало известно, какая заварилась каша.
Калеки впервые решились выступить против остальных. Истощённые, слабые, они всё же нашли силы вооружиться трубами, осколками стекла и прутьями — всем, что сумели найти, не желая умирать без воды.
Когда рассвело, старик обнаружил тело Большого Дирка и поднял шум. Тогда же пришли и калеки. Уроды, может быть, и не хотели драки, только отбить бочонок, но их обвинили в смерти Дирка, и началось побоище.
Слепые, хоть и более здоровые и сильные, оказались уязвимы из-за того, что не видели врага. Их направляли старики, выкрикивая, куда двигаться. Удивительно ли, что калеки постарались уложить стариков первыми? Уцелели лишь те, что догадались убраться.
Незрячие преступники сбились в кучу у бочки, рассудив, что обрубки постараются добраться сюда. Это время и выбрал Ржавый для того, чтобы стянуть фляги у павших, слить остатки воды и удрать, пока не попал под горячую руку. По крайней мере, так показалось Кори из его невнятной речи.
Долго дети не могли решить, стоит ли покидать убежище. Они просидели там следующий день, затем ещё день без воды, а потом к Кори пришло понимание, что нужно идти. Пока не поздно, пока ещё есть силы, не то они так и сгниют здесь, в куче хлама, как ненужный мусор.
Идти пришлось в одиночестве, потому что Ржавый всё больше сидел и бормотал, раскачиваясь, не откликаясь. Казалось, он и не чувствовал, что его треплют по плечу. Немая же будто погрузилась в оцепенение, сжалась в комок, и на любые попытки её растормошить сжималась ещё сильнее.
Первым на глаза попался старик, что прежде прислуживал Дирку. Раскрыв рот, он лежал, глядя в небо. Жидкие седые волосы венчиком рассыпались вокруг головы, а на шее и груди темнели рваные раны.
Поодаль лежали другие: однорукий со свёрнутой шеей, старуха с перерезанным горлом. Сплелись в последних объятиях слепой преступник и безногий. Калека ещё сжимал в окровавленных пальцах длинный осколок, запачканный в буром и густом, а голова его была разбита о камни.
Вонь Свалки стала привычной и не оскорбляла нюх, но от этих людей смердело так, что выворачивало. Ох, да было бы чем. Здесь и прежде умирали, но тех сразу сбрасывали вниз, в ущелье, а об этих никто позаботиться не захотел.
Хоть и мерзко, а пришлось обыскать каждого. Удалось найти две фляги, но одна оказалась пуста, во второй воды на дне. Кори нужно было поглядеть, что с бочкой.
У бочки лежали остальные. Четверо, нет, пятеро мужчин, что обычно работали на дробилке, пара стариков. Их всех достали длинными прутьями, и умерли они не быстро. Двое успели кое-как перевязать свои раны, но это им не помогло.