Нет звёзд за терниями
Шрифт:
Глава 13. Гундольф. Назад к кораблю
Встревоженные голоса спутников казались невнятным шумом. Не сразу до сознания дошли отдельные слова.
— Это что ж такое-то, а?
— Парень! Эй, парень, слышь! Это вот и были твои врата?
— Пригрели гада, а он что сделал!
— Так а нам теперя-то чего?
Гундольф прикрыл глаза, провел ладонью по лицу. Вновь поглядел вперёд — ничего не изменилось. Он повернулся к людям.
— Врата сломаны, — произнёс он, ощущая ком в горле. — Всё. Теперь остаётся только назад вернуться.
— Так а починить? — предложила одна из старух. — Проволокой перемотайте-то, вот и Стефан наш тебе подсобит. Делов! Нешто не управитесь за день?
— Не понимаешь ты, мать. Всё тут уже. Не починить это, нет больше никакого пути в другой мир ни для вас, ни для меня.
Вновь поднялся гвалт. Всё чаще звучало имя Кори. Люди пришли в неистовство, грозили разведчику разными карами, попади он им только в руки. И грязью поливали, и смерти желали. Гундольфу, хоть и был он сейчас растерян и зол, слушать такое не хотелось.
— А ну тихо! — заорал он, перекрикивая всех. — Слышите меня? Для вас-то ничего не изменилось — ну, вернётесь на прежнее место да будете жить, как жили. Это я всё потерял. И только я имею право винить Кори, ясно вам?
— Да что ж нам делать-то теперь? — растерянно произнёс кто-то.
— Так вот чего, — предложил старый Стефан. — Спускайтеся да идите потихоньку обратно. А мы с парнем вперёд пойдём, поторопимся, чтоб наших нагнать, если отплыли уже. Поорём им с берега, остановим, а то ведь они уплыть могут, где скалы. Это вот бяда будет, потому как обходить тогда дня три придётся, а мы с собой припасов-то на этакий срок не брали. Ну, чего ждать, идти давайте!
Так и поступили. Гундольф шагал в угрюмом молчании, лишь изредка оборачиваясь. Старик держался чуть позади, но пока не отставал.
— Дед, может, я побегу? — спросил Гундольф. — Сил нет, понимаешь. Я бы сейчас кому-то вмазал от души, или наорал, или хоть пробежался.
— Ну бяги, бяги, — махнул рукой старик. — Заодно и польза будет.
Но от бега легче не становилось. Зной палил, жар поднимался от земли, сухой воздух застревал в груди. А в голове билась только одна мысль: почему, Кори?
Он признавал, что последний разговор мог её огорчить. Уж наверное, нелегко ей было услышать те слова. Но ломать ему из-за этого жизнь, да что там, рушить судьбы десятков других людей? Ведь понимала же она, что этим путём в её мир могут прийти перемены к лучшему.
Промолчи он вчера, и она не ушла бы ночью. Но решил быть честным — и не подумал даже, что она в случайном порыве вот так отплатит ему сгоряча. Что ж, сам во всём виноват. Вот дурак, дурак! Не за тем же сюда отправлялся, чтобы с девицами любовь крутить! И себя погубил, и для тех, что приходили прежде — если живы они ещё — надежды не оставил.
Он перешёл на шаг, затем и вовсе остановился, чтобы отдышаться. Закашлялся. Хлебнуть бы воды, да бежал налегке, оставив из вещей лишь револьвер у пояса. Да и тот потому только, что позабыл отстегнуть. Сейчас он лишь мешал.
Показалась уже впереди светло-синяя лента моря, чуть темнее неба, размытая, тающая у горизонта. Виднелся причал, но корабль исчез. Значит, надо сворачивать влево, чтобы срезать путь. Вроде они собирались уходить в том направлении.
Отдышавшись, Гундольф зашагал вперёд, а как немного передохнул, опять побежал. Неясно ведь, как далеко теперь корабль. Если не успеет перехватить, что делать тогда?
Ровный берег тянулся далеко, но затем береговая линия менялась. Исчезал песок, чаще попадались камни. А дальше валуны громоздились, перекрывая дорогу, и вздымались скалы, уходя далеко и вперёд, в море, и назад. И не подняться, и обойдёшь не скоро.
Гундольф спешил вдоль берега, держась чуть в стороне, чтобы не вязнуть в песке, лежащем у воды узкой полосой. В груди жгло, дыхания не хватало, он весь взмок.
Допустим, нагонит он корабль, остановит, дальше что? Остаться здесь насовсем, питаться одной лишь рыбой и морской травой, не заниматься ничем, кроме повседневных дел, и так день за днём? Ну уж нет. Он двинет в Раздолье, да и Флоренца заодно можно прихватить. Отыщет Кори и так с ней потолкует, чтобы на всю жизнь запомнила. Ох, сколько всего Гундольф хотел бы ей сказать!
Неужели он больше никогда не увидит Грету?..
Корабль! Вот и корабль, и не так далеко от берега, и он, кажется, остановился — не видно за ним пенного следа. Мотор заглох, что ли? Однако Гундольф почти сразу и бросил над тем размышлять, заметив небесную лодочку невдалеке.
Он перешёл с бега на быстрый шаг, не отводя взгляда от летающего судна. Что это происходит, почему лодка летит над водой? Кто там, товарищи Кори — или, может, даже она сама, если её подхватили по пути?
Лодка кренилась на один борт, а когда развернулась, причина крена стала ясна. На подножке у раскрытой дверцы, сжимая поручень, стоял человек, нарушая баланс лёгкого судёнышка. В свободной руке его что-то блеснуло, отражая солнечный свет, и Гундольф узнал саблю.
Кто-то вынырнул между лодкой и берегом. Этот человек, ослепший, задыхающийся, завертел головой. Тот, что в лодке, углядел его, крикнул неразборчиво своему спутнику, они развернулись и устремились прямиком к пловцу.
— Ныряй! — заорал Гундольф, сложив ладони рупором. — Под воду, живо!
Тот, в воде, услышал его и исчез. Лодка в следующее мгновение пронеслась, разбив волну, над тем местом, где находился человек.
Что происходило, неясно. Кроме одного: эти, на небесном судёнышке, не друзья. Того, за кем они гнались, Гундольф разглядеть не успел, но был уверен, что это один из поселенцев. Надолго ли ещё его хватит? Вон он опять вынырнул, и похож больше на тонущего, чем на пловца.
И Гундольф, не раздумывая больше, вытащил револьвер и прицелился.
Он дождался, чтобы лодка подлетела ближе. Тот, у дверцы, что с саблей, хотел достать человека в воде, но прежде чем он попытался, прогремел выстрел.
Медленно, почти без всплеска, тело упало в воду, и тогда стоявший у приборов обратил внимание на Гундольфа.
Лодка полетела на него. Гундольф ждал, не опуская револьвер — он думал, разведчик остановит судно на берегу, а тогда они ещё поглядят, кто кого. Кори рассказывала однажды, что стражи в Раздолье ходят с саблями. Гундольф надеялся, что и у этих двоих при себе лишь клинки.