Нет звёзд за терниями
Шрифт:
Здесь же лежала и мать. Она тоже пыталась сражаться, рыжий обрезок трубы валялся подле, а ладонь покрывала ржавчина. Эта труба оказалась короче того прута, что пригвоздил её к земле.
На душе стало пусто. Не больно, не страшно — пусто. Эта женщина когда-то дала жизнь и догадалась выдать Кори за парня, но больше их ничего не объединяло. Разве что ночевали рядом. Мать не рассказывала ни о своём прошлом, ни о том, за что угодила на Свалку. И если ей везло раздобыть лакомый кусок, она давно уже не делилась. Но это пустяки,
Когда-то мать, это верно, спасла девочку от смерти. Но прошлое добро не давало ей права распоряжаться чужой жизнью.
Однако нужно было спешить. Кори стало ясно, что здесь лежат не все, кого она знала. И те, что остались живы, неясно ещё, как поведут себя с ней.
Воды, тёплой и вонючей, оставалось почти на дне, и накренить бочку не хватало сил. Пришлось черпать одной посудиной и выливать в другую. У пояса Кори болталась ещё собственная фляга — с трудом, но удалось наполнить и её.
Просто удивительно, что жизнь спасла такая мелочь, как пробка. Уже выпрямляясь, Кори упустила её и нагнулась вновь, пытаясь достать пальцами до поверхности воды. В это же время что-то загремело позади, бахнуло так, что уши заложило.
Вынырнув из бочки, Кори присела и оглянулась назад, но там никого не оказалось. Однако у покосившейся хижины, у жестяной стены на земле валялся двигатель — небольшое сердце какого-то станка, серое, округлое и вытянутое. Он продолжал ещё своё движение, шевеление брошенной и откатившейся вещи, когда Кори его заметила.
Глядеть на того, кто это сделал, не хотелось. Как знать, вдруг у него под рукой найдутся и другие предметы, подходящие для того, чтобы бросать в людей. И Кори, прижав фляги к груди и не распрямляясь полностью, метнулась вперёд.
Она сворачивала то влево, то вправо, чтобы попасть в неё было сложнее. Но тот, позади, больше ничего не бросал.
Далеко обогнув ту часть Свалки, где жили калеки, и то и дело оглядываясь назад, чтобы никого за собой не привести, Кори добралась до убежища.
На той воде, что удалось набрать, они протянули ещё два дня. Запас приходилось беречь, и оттого всё время хотелось пить. Какое-то время мучил и голод, но затем утих, превратился в тупую боль.
Вместе с Ржавым они выбирались когда по ночам, пошарить в куче с объедками, а когда и днём — поглядеть издалека, не едет ли поезд. Но всё до крошки уже было то ли съедено, то ли унесено кем-то, и бочка опустела. Зато однажды они заметили вагоны.
В то время на Кори то и дело нападало тупое оцепенение, точно пелена, заглушающая и мысли, и чувства. Но тут голова очистилась. Надежда, радость, нетерпение — всё смешалось, нахлынуло, едва не заставило бежать вперёд. Но там, где обычно останавливались вагоны, могли поджидать калеки, потому пришлось смотреть издалека.
Поезд подъехал и замер. Человек за стеклом поглядел на площадку, где у бочки так и лежали мёртвые тела. Он не спешил выходить, а затем вагоны дёрнулись и поехали прочь отсюда, возвращаясь к Раздолью.
Не сразу пришло осознание, что ни еды, ни воды им не видать.
Тогда-то Ржавый и бросился за своими крыльями. Кори не удалось его остановить. Не удалось убедить, что поезд ещё, может, вернётся. Человеку нужно доложить в город о случившемся. Вероятно, взять охрану. Он вернётся, обязательно ещё приедет, может быть, даже сегодня!
Но Ржавый не слушал, он будто обезумел. Отталкивая их с Немой, прижал к груди свои крылья, тяжёлые, нелепые. Сколько лет прошло, но перед глазами всё стояло его отчаянное лицо. Он кричал, что не может, не станет больше ждать, он спасётся, он улетит отсюда далеко, где свобода, где вода не в бочках, а живая, течёт из-под земли. А после у Кори не стало сил его удерживать, и эта вина до сих пор жгла сердце.
Кори пошевелилась, открыла глаза. Как давно она лежит здесь? Ржавый, он ведь прыгнет!..
Но тут память напомнила, что это уже случилось. Всё уже произошло много лет назад, и поздно останавливать того мальчика. И отчего только он ей всегда вспоминался, когда она думала о Немой?
Должно быть, потому, что той по наследству перешла его мечта о крыльях.
Между тем в овраге уже сгущалась тьма. Ещё немного, и чёрное пятно пещеры сольётся с грядой. Однако где же Леона, почему не откликнулась на зов?
Кори повторно поднесла к губам палец. Механическая рука, как заметил Гундольф, была удобна и хранила в себе множество деталей, которые иному отягощали бы карманы. Вновь раздался негромкий свист.
И в этот раз он оказался услышан.
На карнизе возник силуэт. Леона огляделась, заметила Кори, подняла ладонь в приветственном жесте. То, что она сделала дальше, напоминало плавный причудливый танец. Кори и отталкивало это, и причиняло боль, и завораживало.
Леона повернулась спиной и вскинула руки. В сумерках казалось, на ней платье с просторными рукавами. Широкие полосы тянулись от запястий до пят.
Руки Леоны резко ушли вниз и поднялись снова — и полосы слились в одну линию с руками, стали их продолжением. Распахнулись крылья из кожи, ткани и гибкого металла, способные удержать человека, и только Кори знала, какой ценой они получены.
От талии вниз шёл хвост — косой парус, крепящийся на жёсткой основе. Его можно было отвернуть влево или вправо, иначе мешал сидеть. А как Леона спит, Кори предпочитала не думать.
Леона чуть поправила хвост пяткой, а затем упала спиной вперёд, раскинув руки. Уже в падении она вдела ноги в стремена хвоста, перевернулась, плавно пронеслась вдоль гряды и исчезла из виду, завернув влево. Ясно, сделает круг.
Потирая ноющее плечо, Кори принялась ждать.