Неугасимый огонь
Шрифт:
Тутмос вскипел, пальцы непроизвольно сжались в кулак... Разжались. Минуту он молчал, пытаясь побороть Ранефера в поединке взглядов. Мерит порадовалась тому, что кроме них троих никто при разговоре не присутствует. Не следует никому знать, что кое-кто может себе позволить спокойно отказывать Величайшему в выполнении его приказов.
– Но почему?! – искренне недоумевал фараон, – как ты можешь быть на его стороне?
– Я не на его стороне, – спокойно ответил Ипи, – но какой смысл в суде, который он заранее назовёт несправедливым?
– Какое нам дело до того, что он там подумает?
– Стоит ли вручать фальшивое золото и перетяжелённые кости опытному мошеннику? Те, кто уже ушёл в Землю Возлюбленных, назад не вернутся в любом случае, осудишь ты преступника или нет. Но если Александр не ощутит вины, за преступления своего военачальника, то просто превратится в ещё одного явного нашего врага. Не скрою, явный враг во многом лучше тайного, но сейчас я ещё вижу возможность вообще избежать вражды.
– Уступками? – недовольно бросил фараон.
– С какой стороны посмотреть. Я собираюсь передать Филоту Александру. В темнице Уасита он превратился бы в мученика, пострадавшего за интересы эллинов и македонян. Нельзя давать умному врагу мошенничьи кости.
– Ипи, – фараон снисходительно хмыкнул, – иногда ты меня удивляешь. Ты судишь с вершины своего опыта и посмотри на поступок Филоты глазами "миролюбивого" Александра. Ты что, рассчитываешь, что Филоту казнит Александр? Ты хочешь заставить очень ловкого и опытного мошенника выпороть самого себя! Ну да, мой царственный, хотя ну о-очень младший брат, наивен, как ребёнок!
– Кушитский шакал ему брат! А ты – скоро сам увидишь, он послушает меня, – прищурился Ипи, – ты знаешь, я умею быть убедительным. К тому же, расспрашивая пленных, я понял, что Филоту многие не любят и не позволят царю избавить его от наказания. Вначале флот, а потом и войско взбунтуется. Необходимость осудить Филоту станет для Александра большим унижением, которого он не сможет избежать. Именно выпороть себя. Прилюдно. И поверь, Величайший, это куда лучше, чем провести пиратов через Уасит.
Фараон долго переваривал его слова. Хмурился, кривил губы, ходил по шатру взад-вперёд.
– Я добавлю, Величайший, – Ипи прокашлялся, – Каллисфен воспевает Священную Землю. Александр слушает его. Ещё немного, и Анхнофрет справится со своей задачей. Зачем воевать и покорять, если можно склонить к преклонению? А прямая угроза сделает из эллинов непримиримых врагов. Среди приближённых царя нет глупцов, и они понимают угрозу и без наших слов. Но одно дело, когда слова произнесены и совсем другое, когда они не сказаны.
– Ты снова заставляешь меня колебаться, – недовольно буркнул Тутмос, – как это у тебя получается? Нетеру свидетели, как все просто и понятно было в твоё отсутствие. Вот цель – Каркемиш. Вот моё воинство. Я шёл к цели и поразил её. Даже ваши стрелы и яды понятны мне, хотя и не вижу я доблести в подобном отстаивании интересов Та-Кем. Но все эти разговоры с вероломным пиратом, умасливание его, когда он уже получил кулаком по лбу, когда наши пальцы уже на его горле и надо всего лишь сжать их... Не понимаю... Знаешь, брат мой Ипи, я уже подумал, что лучше бы тебе месяц другой ещё пробыть на дальнем юге. Не вовремя ты вернулся.
Ранефер усмехнулся. Он уловил в голосе Величайшего некие нотки, свидетельствующие о том, что Менхеперра сдаётся и поспешил развить успех:
– Величайший, предупрежу заранее, дабы после переговоров тебе не захотелось сбросить меня за борт – я буду одновременно жёстким и мягким, непреклонным и уступчивым. Дабы Александр мог сохранить лицо. Дабы труды Анхнофрет не пошли прахом. Не удивляйся, если условия мира покажутся тебе слишком мягкими. Так надо, поверь мне. Замнём конфликт. Я предложу ему отправить нового посла к нам. Постоянного. Уверен, это будет Птолемей. Мне почти удалось сделать из него друга. Позже, через месяц, два или три, когда он приедет, когда страсти улягутся, мы продолжим обращение пирата и разбойника к Истине Маат. А из посла выжмем то, что недополучили. Без участия буйного войска, мнением которого Александр, как я уже понял, не может пренебречь. В итоге он и лицо сохранит, и за оскорбление заплатит тем, что нам нужно. И сам не заметит, как станет смотреть на нас другими глазами. Глазами друга, и, возможно, союзника.
– Хорошо, – с усилием сказал фараон, – и да будет так!
– Я поеду один. Возвращайтесь в Пер-Маат.
– Один? – испугалась Мерит, – ты сошёл с ума! Возьми Анхнасира и нескольких Хранителей!
– В этом нет необходимости.
– А если они попытаются... – мрачно проговорил Тутмос, но не закончил фразы.
– Ипи! – Мерит бросилась на шею брату, глотая слёзы, – если только...
– Я подведу ладьи и сожгу здесь все к Апопу! – заявил фараон, – если он попытается взять тебя в заложники!
– Не надо слёз, возлюбленная сестра, – Ранефер поцеловал Мерит в шею и, отстранившись, улыбнулся, – я уверен, он не осмелится повредить мне. Он дорожит своей честью. Дорожит тем, что он считает честью. Но пленение или убийство посла в любом случае в это понятие не входят. Если же я ошибся... Вы забыли, как ещё год назад десять лучших воинов "Нейти" были посланы на Алаши. Лишь только мы обнаружили интерес эллинов к острову. "Нейти" растворились среди местных под видом купцов-фенех. Если царь попытается захватить меня, с ним самим может случиться неприятность.
Он вышел из шатра и направился к колеснице.
– Не пытайся обмануть меня, Ипи, – прошептала сестра, глядя, как он уходит, – ты обеспечил неотвратимость возмездия, но если эллины попытаются... Тебя не спасёт ни отборная чешуя, ни даже вся мощь "слоновьих ударов" наших ладей...
Александр смотрел на своих спорящих военачальников. Он переводил взгляд с Пердикки, отчаянно пытающегося что-то доказать угрюмому Кену, на исполненного важности Полиперхонта, решившего, что всякая речь, сказанная седым стариком, неимоверно мудра. Он встречался взглядом с Птолемеем, тот отводил глаза.