Неугасимый огонь
Шрифт:
Ещё одну хитрость предложил Кен. На мысль его натолкнуло восхваление Теримаха. Все уже знали, как Рыжий в битве на Пустоши смог уменьшить потери македонян от египетских стрел. Идея требовала развития, и сын Полемократа обратился к тому опыту персов, от которого они сами уже давно отказались. Он вспомнил про спарабара, воинов, вооружённых большим, почти в рост человека, прямоугольным щитом. Спарабара стояли в первой линии и прикрывали лучников.
– Идти вперёд с таким щитом невозможно, – сказал царь, – его придётся делать толстым и тяжёлым.
– Не надо идти, – возразил Кен, – щиты нужны только чтобы выдержать атаку колесниц с лучниками. При движении фаланги
Александр подумал и согласился. Подготовить новую фалангу поручили Кратеру, который в отсутствие царя делил власть в Киццувадне с Гефестионом. Вдвоём они организовали набор в армию местного населения, причём взрослых и опытных воинов, недавно сражавшихся под знамёнами Пиллии, а ныне присягнувших Александру, не принимали в отряды нового строя. Кратер рассудил, что их переучить будет непросто и набрал фалангу "мальчиков". Он решил пойти ещё дальше и попробовал обучить этих молодых варваров полностью сражаться на македонским манер.
Гефестион, намеревавшийся исполнять наказы Александра в точности, возражал, но Кратер не стал его слушать.
В конце осени военный лагерь под Тархунтассой, которая прекратила сопротивление после заключения мирного договора, посетил с визитом хеттский царевич с большой свитой. За несколько месяцев, прошедших после его неудачной погони за Кратером, Хуцция превратился в восторженного филэллина. В новых соседях ему нравилось абсолютно все, а в первую очередь их войско, которое поразило царевича до глубины души. Вот он и приехал с доброй половиной полководцев своего отца посмотреть и поучиться. До Хаттусы уже дошёл слух, что макандуша создают из жителей Киццувадны армию на свой манер.
Царские наместники приняли Хуццию благосклонно. Александр, предполагая подобное, наказал им показывать хеттам все, что те захотят увидеть. Тем самым он активно демонстрировал своё дружелюбие и радушие соседа-союзника. Царь предполагал, что хетты попытаются скопировать македонскую армию и не ошибся.
Некоторые стратеги высказали опасение, что варвары обратят вручённые им сариссы против своих учителей, но царь отмахнулся.
– Мы должны бросить все усилия на то, чтобы превратить этих варваров в эллинов, тогда они не станут нам врагами и в будущем.
– Чего-то пока наоборот выходит, – буркнул Пердикка, – это наши, особенно кто на местных девках женились, оварвариваются потихоньку.
– Не вижу в этом ничего плохого, – спокойно сказал царь.
Стратеги надулись, а Полиперхонт вздохнул:
– Мы тут скоро совсем отеческие обычаи позабудем. Растворимся в море варваров. Их тысячи тысяч, а нас? Горстка...
Царь услышал эти слова.
– Не ной Полиперхонт. Александрия будет эллинским городом. Варвары охотно будут жить в ней, перенимая наш уклад. Вот увидите, им тоже многое понравится в наших обычаях. Мы построим там театр, храмы и портики. У нас будет свой Ликей по образцу афинского. Храм Асклепия по образцу пергамского. Я собираюсь устроить в городе жилище Муз – Музейон [92] , где философы будут делиться знанием. Ещё посмотрим, кто в ком растворится.
92
В реальной истории Мусейон в Александрии был основан не Александром, а философом и государственным деятелем Деметрием Фалерским, который последние годы своей жизни провёл при дворе Птолемея I Сотера. Он основал и знаменитую Александрийскую библиотеку.
При общении с Хуццией Кратера посетила
Вот и испытали...
– Я тебе говорил, – повторил Гефестион, – Александр знает, что делает.
– Слишком мало времени, – сердито ответил Кратер, – три месяца... За год я сделаю из них македонян!
Гефестион скептически хмыкнул. Он не очень верил в способности варваров. Тем не менее, именно ему Александр поручил дело на много более трудное, чем Кратеру. Гефестион должен был организовать из местных жителей конницу. Сын Аминтора очень быстро убедился, что это задание почти невыполнимое. Удалось набрать около ста человек, худо-бедно державшихся на конской спине. И это при деятельной помощи Хуцции, который поручил вести поиски имеющих опыт верховой езды по всему царству хеттов.
Бывали случаи, когда колесничие, потерпев поражение в бою, удирали верхом, но одно дело – просто удержаться на спине лошади, спасая свою шкуру, и совсем другое – сражаться.
Царские гонцы, обученные верховой езде, пользовались большим уважением, благосклонностью царя. За службу им платили едва ли не щедрее, чем телохранителям Цитанты. Простолюдины, особенно из горных районов, воспринимали верхового иной раз, как некое сказочное существо, человеко-коня.
Гефестион понял, откуда в эллинских мифах взялись кентавры. Особенно утвердился в этой мысли, когда познакомился с ахейцем Этеоклом..
Знатные македоняне, служившие в коннице "друзей", учились верховой езде с малолетства, как и фессалийцы, которые из всех эллинов наиболее преуспели на этом поприще. Гефестион знал, что у скифов ребёнка и вовсе сажают на коня прежде, чем он научится ходить. Стало очевидно, что дело это не быстрое. Начинать надо с малого.
Сын Аминтора не был самым искусным наездником в армии. На это звание претендовал сам царь, в тринадцать лет укротивший необъезженного быкоглавого "фессалийца", ставшего ему верным другом. В качестве учителя Гефестион тоже себя не видел. У него было иное полезное качество. Александр знал, что его друг – прекрасный организатор. Учить хеттских детей будут другие, а Гефестион подберёт людей и обустроит их быт.
Царь пошёл несколько дальше и назначил Гефестиона командиром гетайров. Прежде эту должность занимал Филота.
Сына Пармениона Александр не стал судить сам, передал суду войска. Многие одобрили это решение, даже Парменион. На душе у старика скребли кошки, но он понимал, что царь в своём праве. Что бы про Пармениона не говорили, в чём бы его ни подозревал Александр, а старик оставался искренне преданным ему и даже осуждение родного сына не счёл несправедливым.
Впрочем, осуждения и не состоялось. К немалому удивлению Анхнофрет, наблюдавшей за судом с балкона царского дворца в Саламине, воины полностью оправдали Филоту.
Александр во время суда не проронил ни слова, демонстративно устранившись от дела. Он мрачно наблюдал со стороны. Обвинителем выступил Неарх. Было видно, что критянин очень не хочет в этом участвовать и тяготится отведённой ему ролью, но больше никто обличать Филоту не осмелился, а Неарх, по крайней мере, был свидетелем произошедшего на Родосе.
Критянин не слишком старался, а Филота, напротив, сам себя выжал досуха. И прежде выделявшийся красноречием, сейчас он произнёс столь проникновенную речь, что, казалось, в многотысячной толпе не осталось ни одного человека, который бы не крикнул: "Невиновен!"