Невидимый противник (сборник)
Шрифт:
— Дальше.
— Что дальше, изверг? Что, черт возьми, я могу знать о Ручке? Мы с ним в одну игру не играли. Я просто прыщик, а он целый нарыв. Ты знаешь, чем он стал? Черта с два ты знаешь! Правая рука мистера Дикерсона. И ты думаешь, что я собираюсь...
— Кто?
— Оставь... Ты знаешь.
— Кто, Тоби? Мистер Дикерсон — кто он, приятель?
— Майк...
— Не шути со мной и перестань мямлить.
— Ну ладно. Итак, кто такой Дикерсон? Он новый человек в деле. Он большая шишка. Он взял власть, и все остальные ребята остались за флагом. Мальчик мой, я больше ничего не могу тебе сказать. Все, что я знаю,— это только его имя, а сам он — сплошной мрак, невидимка.
— Политика?
— Не в его вкусе, дурень ты, Майк. Он как укротитель. Знаешь, что творится в городе? Они все выползают из своих щелей: убийцы, громилы... и все ждут приказов. Я чувствую, что рядом бежит ручей, но не стану удить рыбу. Много времени прошло со смерти последнего лихого парня... теперь повторяются времена индейцев. Главарь вернулся с холмов, и сумасшедшее племя готово вступить на тропу войны — все, что я могу тебе сказать.
— Ручка?
— Ручка—главарь? Ты с ума сошел, парень. Ручка — просто исполнитель, исполнителем был всегда. И знал, кто дает ему заработать на хлеб. Он неплохо преуспевал, пока не решил вернуться к старым друзьям.
— Не пойму, о чем ты.
— Говорят, он делал кому-то любезность, когда стрелял в тебя. Вот и поплатился.
Тоби встал и подошел к окну. Я заметил ему в спину:
— Конечно, почему нет? Делать любезность — это важно и дает повышение по службе и вес. Это доказывает...
— Это доказывает, как быстро могут тебя убрать.— Он медленно повернулся.— Я что, тоже попал в эту кашу?
— Не вижу, каким образом.'
— Спроси прямо.
— Кто такой Дикерсон?
— Никто не знает. Знают только, что он большой человек.
— Деньги?
— Думаю, да.
— Кто заменит Ручку?
— Кто сможет удержать это место. Я бы сказал— Дел Пеннер, уж очень он рвался. Он засыпался десять лет назад, потом вернулся, отправился в Чикаго, потом был сутенером в Майами и здорово поддерживал Ручку.
— Тогда, может быть, вторжение Ручки и его стрельба в меня были частью операции какой-то банды по захвату власти, чтобы доказать свои способности? — Я долгое время смотрел на него в упор, пока он не отвернулся, пожав плечами.
Когда он высосал пиво до конца, то буркнул:
— Говорят, что это было по личному вопросу, одолжение он делал кому-то лично, понял? Ты был неожиданностью. Ты даже не представляешь, какой неожиданностью. Это тебя не касалось. Это было что-то другое. Вот и все, что я знаю. И вообще, я ничего не хочу знать. Дай мне зарабатывать деньги моим способом и держись от меня подальше, умоляю.
— Почему?
— Ты теперь влип, парень. Все знают,
— У меня такое бывало.
— Но не так, как теперь.— Он посмотрел на пустую жестянку и решился: — Ты когда-нибудь слыхал о Марке Каниа?
— Нет.
— Каторжник. Сроку на нем висит около двадцати восьми лет, попался на убийстве еще подростком, работал с Паксом, потом с Арнольдом Филлипсом. Подозревают, что он убивал в разных городах. За ним масса темных дел, но сейчас он тоже дичь, как и ты.
— Что мне это дает, Тоби?
— Он твоя жертва.. Он в городе с пулей в животе, и все знают, как это случилось. Если он умрет — тебе повезло. Если нет — ты покойник.
Я встал и взялся за шляпу.
— Мне страшно везет последнее время.
Он мрачно кивнул.
— Надеюсь, что это надолго.
Когда я дошел до двери, он буркнул:
— А может, и не надолго.
— Почему?
— Не хочу оказаться поблизости, когда это дело закончится. Ты еще успеешь натворить дел.
— Может быть.
— Не может быть, а точно!
Когда я опять пришел к ней, моей прелести, чьи волосы падали темными, длинными прядями, чье тело было манящей заводью белого и смуглого тона и чья одежда ничуть не сковывала гибкой, чуткой грации пантеры,— когда я пришел, она спала и не проснулась до тех пор, пока я не сказал: «Велда».
Тогда ее глаза сначала медленно открылись, потом широко распахнулись, как у газели, застигнутой врасплох. Рука чуть пошевелилась, и я знал, что она крепко сжимает пистолет под одеялом. Когда же она поняла, что это я, ее пальцы разжались. Она вынула руки из-под одеяла и коснулась моей ладони.
— Ты можешь так проиграть, малютка.
— Нет, пока ты рядом.
— Это не всегда бываю я.
— Сейчас это ты, Майк.
Я взял ее за руку, потом быстрым движением откинул одеяло и взглянул на нее.
Стройная, красивая. Кожа кажется лакированной при свете ночника. Желание выдает себя минутными всхлипами, взмахом ресниц, дрожащей грудью. Розовые соски делаются еще острее под моим взглядом. Рот становится влажным и чуть приоткрывается, беззвучно произнося словечки, манящие наклониться и послушать.
Я наклонился к ней, потом присел в ногах постели и стал гладить ее живот и нежную развилку. Она всегда ждала этого, но в первый раз я откликнулся на ее призыв. Теперь я прикасался к ней и торжествовал, зная, что все это мое. Она вздохнула глубоко, со всхлипом, и сказала:
— У тебя сумасшедшие глаза, Майк.
— Ты их не видишь.
— Но я знаю. Они дикие, ирландские, коричнево-зеленые и сумасшедшие.
— Я знаю.
— Тогда иди ко мне.
— Подождешь. Я сделаю с тобой все, что захочу, но теперь помолчи.
— Я хочу теперь.
— А ты готова?
— Я всегда была готова.
— Нет, не была.
— А теперь — да.
Ее лицо было повернуто ко мне, и я видел, как сверкали ее глаза. Она требовала, жаждала. Я прилег рядом и медленно поцеловал ее чуть приоткрытый рот, ощутив на минуту холод ее зубов и свежий, чистый вкус губ. Эта тигрица хотела проглотить свою жертву целиком, а я знал, что такое женщина, настоящая женщина.