Невинная девушка с мешком золота
Шрифт:
— Узнаю, кто надо мной сию каверзу учинил, и убью смертью! — пообещал себе Лука.
Потом вдруг вспомнил, какое тяжкое дело роды, и похолодел. Его, Луки, матушка как раз родами и умерла... Уж не за это ли ему наказание?
Да что роды! Не страшнее ли то, что таковым предшествует? Чтобы его, Луку Радищева, Платона Кречета, Нового Фантомаса, грозу красавиц и ужас мужей, какой-то неведомый мужичонка... Нет, нет, только не это! Лучше уж забраться на крышу и сверзиться с терема!
— Барышня! — раздался чей-то голос.
Лука поднял заплаканное
— Барышня! Вас государь требует к себе. Я вам одеться помогу...
Самостоятельно одеться Лука вряд ли бы сдюжил.
«Ничего, — думал он. — Вот новый государь станет меня на спальные снасти волочь, ко любови нудить, тут я ему всё и оторву. Есть ещё силушка и ухватка богатырская! А стражи, не сходя с места, меня запластают саблями, и рожать не придётся!»
Ободрённый и повеселевший, он подошёл к девушке и поднял руки.
ГЛАВА 24
...Издалека, с башни, Лука не мог как следует разглядеть нового царя. А тут убедился, что и глядеть-то было не на что: косой, остромордый, на кончике носа какая-то чёрная нашлепка. То ли человек, то ли другой кто... Когда бы не скипетр и не держава в руках, за царя и не примешь. И глазки бегают, как мышки: туда-сюда, туда-сюда...
Рядом с престолом сидела на приставном табурете величественная тощая старуха во всём чёрном. В молодости, определил Радищев, была она, видно, известной красавицей. Старуха неустанно гладила царя по 'рыжеватым волосикам.
— Здравствуй, красная девица, — сказал царь.
— Ваше величество! — воскликнул атаман, мигом позабыв про вольнодумие и бунтарство. — Это недоразумение. Это не я! Это всё не моё — и ланиты, и перси, и чресла, и лядвеи! И журавушка не моя! Ничего этого у меня сроду не было! Я не девица красная, а страшный разбойник Платон Кречет — Новый Фантомас!
При новом голосе всё это звучало неубедительно.
— Полюбуйся, лада моя, какова ты разбойник! — сказал царь Липунюшка Патифоныч, указав скипетром на стенное зеркало.
Лука неверными шагами двинулся в указанном направлении.
— А вот походка у тебя и вправду некрасивая, — сказал царь. — Щепетильно надо ходить, мелкими шажками, выкидывая ногу притом от бедра...
Но Лука даже не услышал руководящих указаний. В шитом жемчугом красном сарафане, в нарядном кокошнике из глубины зеркальной глядела на него Аннушка Амелькина.
Лука так и сел — аж сарафан затрещал.
Царь противно засмеялся.
— Ну вот, а ты говоришь!
Лука кое-как поднялся с полу и бросился в ноги государю.
— Ваше величество! А с ней-то что сотворилось? Неужто в моё тело ввержена?
Тут прыснула и грозная старуха.
— Да нет, — сказал царь Липунюшка, просмеявшись. — Она в своём теле. А её обличье ты принял потому, что много о ней думал. Но получилось очень удачно. И она будет жить при дворце до тех пор, пока ты не выполнишь мой царский приказ...
— Любой приказ
— А наградой тебе станет, — сказал царь, перекладывая скипетр и державу из руки в руку, — возвращение в прежнее состояние. Так что уж постарайся...
— А в чём приказ? Я сейчас же полечу! Да я Кесарю самому голову сорву и сюда представлю!
— Не время ещё кесарям головы срывать, — вздохнул венценосный лисовин. — Но дело трудное. Придётся тебе взвалить на спину мешок золота и нести его далеко-далеко, до самого порубежья. А может, даже до Рима, чтобы уж никаких претензий не было... Не могу же я на такое дело настоящую девушку послать! Даже у... у зверей самец самку в драку не отправляет, а сам воюет за родную нору! Вот и ты порадей за отечество. Сбережёшь золото, соблюдёшь невинность — и прощу я тебе всякую вину и провинность. Возможно, даже сделаю тебя ближним боярином. Тебе же ведомы все разбойничьи ухватки. Только не вздумай золото украсть — пожалеешь. Аннушку я тогда в бардак матушки Венереи отправлю. Не похвалит Аннушка тебя за такое! И не вздумай рассказать кому-нибудь, кто ты есть на самом деле, — у Кесаря повсюду глаза и уши, международный контроль называется...
— И не вздумай потерять невинность, — впервые прогудела старуха. — Тогда я при всём желании не смогу воротить тебя в доблестные мужи...
— А, так это ты-ы... — догадался Лука. — А я-то думал, что всех ведьм царь Финадей давно извёл...
— Индюк думал, — сурово сказала старуха. — Жалко мне тебя, конечно, только Липунюшку жальчее. А ты ведь мне вроде тёзки. Тебя Лукой зовут, а я когда-то была Лукрецией... Ты, сынок, ступай, — сказала вдруг она царю. — Утомился, поди, государственными делами. А я ещё с этим красным молодцем потолкую... Или с доброй девицей?
Липунюшка оживился, вскочил с престола, уложил державу и скипетр в нарочитый ларец, помахал Радищеву ручкой, лизнул старуху в щёку и поспешил из тронного зала — должно быть, на птичий двор.
Лука с удивлением воззрился на мотающийся из-под царской мантии пышный рыжий хвост, но махнул рукой перед глазами — показалось...
Старуха поманила Луку к себе.
— Выручи моего лисёнка, — сказала она. — Он у вас в беду попал. Ах, не хотелось мне к прошлому возвращаться, венефициумы творить...
— Бабушка Лукреция, — сказал атаман, — а зачем этот мешок тащить куда-то среди бела дня? Если бы тайком да по ночам, оно бы и спокойнее...
— Конечно, спокойнее, каро мио. Только по условиям пари, что мой лисёнок заключил с этим... выродком, идти придётся явно и гласно.
Лука как-то сразу понял, что старуха зла ему не желает. Просто так получилось...
— А можно мне старую шайку созвать? — с надеждой спросил он.
— Нельзя, — сказала старуха. — Иначе тебе бы не шайку придали, а отряд опытных воинов. Но с ними-то всякий дурак золото донесёт.