Невинная для Лютого. Искупление
Шрифт:
Судорожно вдохнув, я сжала колени, — низ живота будто молнии покалывали, жар нарастал. Я бы не стала останавливать, зайди муж дальше. Я и сама безумно хотела его. Но Лёша не спешил, растягивая ласковую пытку.
— А я думала… — Голос мой прозвучал слегка хрипловато, и уголок рта Лютого приподнялся в полуулыбке. — …Что от них должно пахнуть антисептиком.
Перехватила пальцы Лёши и, рассматривая сбитые костяшки, погладила по одному из заметных шрамов.
— Раньше меня пугали твои шрамы, — призналась я. — Потом я перестала их замечать. А теперь, когда я на них смотрю, у меня замирает сердце. Мне больно видеть их… И в то же время я люблю каждый из них. Они как символ,
Посмотрела в тёмные глаза мужа и спросила то, что так тревожило:
— Твоя рана действительно затянулась? Мне жаль, что ты потерял жену, Лёш. Это твоя рана. Она стала шрамом или всё ещё болит? Мне важно знать, кто я для тебя. Ты говоришь, что любишь. Кого ты любишь, Лютый? Замену Милы и будущую мать своего ребёнка? Или же Ангелину Кирсанову, капризную и чересчур самостоятельную женщину, властную бизнес леди, ревнивую жену… Любишь ли ты меня со всеми моими недостатками?
Леша вдруг поднялся, стиснул мои плечи, отодвинул немного, чтобы освободить место. На его лице плавала странная нечитаемая эмоция. Шрам на щеке набух и стал выраженным отпечатком прошлого.
Взгляд мужа спрятался за ресницами, а тяжелая челюсть сжалась, будто из губ вот-вот вырвется вой или лай. Я затаила дыхание, уже пожалев, что начала задавать вопросы, как Лёша неожиданно молча покинул комнату.
Хлопнула дверь, а я медленно села на кровать. Глядя в стену, полностью растерянная и дезориентированная, дышала поверхностно и часто.
Нет, не буду плакать! Даже зная, что не зажила его рана, ну стану ронять слёз. Он просто боится сказать. Признаться. А я боялась просить, потому что знала ответ.
И что теперь? Я сдамся?
Да ни за что! Сжав кулаки, я решительно кивнула. Я — дочь Кирсанова! я никогда не отступаю. Теперь, когда я знаю, где у Лёши болит, я… помогу! Сделаю всё, чтобы поддержать мужа и залечить его душевные раны.
Буду ежедневно менять повязки на его сердце, как только что на бедре, ласковой заботой. Окружу его нежностью. Покажу, что могу быть хорошей женой и отличной хозяйкой. Да, я точно смогу!
Теперь, когда я уже не сомневалась ни в себе, ни терялась в сомнениях, выстроила план дальнейшей жизни, я спокойно приняла душ и, облачившись в шёлковую сорочку, улеглась в кровать. Лёше нужно время, и я дам ему его. Будто дикий зверь, он убежал, но обязательно вернётся. А я буду ждать его под одеялом.
Дверь распахнулась, заставив меня вздрогнуть при виде тёмной фигуры, застывшей у выхода. Лёша был сам на себя не похож. Ни на Берегового, ни на Лютого, и я с замиранием сердца рассматривала новую сторону моего мужа.
Крепкая грудь поднималась высоко, словно он бежал. На плечах блестели капельки пота, губы приоткрылись, жадно хватая воздух.
— Забыл… — выдохнул он и показал что-то в руке. — Недостатки? — медленно подошел ближе, еще ближе. Встал совсем рядом и накрыл своей тенью. Жесткие черты лица не сгладились, а напротив заострились, взгляд стал хищным, пронзительным, бездонным.
Я поежилась, а Леша неожиданно встал передо мной на колено и, протянув закрытый кулак, опустил голову.
— У Ангелов нет недостатков, — крупные пальцы раскрылись, и в приглушенном свете комнаты, в белой оправе, засияли прозрачные камни на крыльях. — Я думал о тебе, когда делал.
Я потянулась. Цепочка из белого золота вплеталась в фигурку ангела с распахнутыми крыльями. Камушки, вставленные по краям, мягко мерцали, вылавливая свет лампочек.
— Нужны еще доказательства, что раны больше нет? Или пробить ребра и показать тебе сердце? — Леша заулыбался, но как-то сдавленно, будто его обижали эти вопросы. — Ты не веришь моим словам, так ведь? Не доверяешь. Я говорю, что люблю тебя, а ты спрашиваешь — что имею в виду. Говорю, что жить без тебя не могу, но ты словно не слышишь. А ты? — он наклонил голову набок и спрятал жесткую улыбку. Потух, будто готовился к чему-то страшному. — Сможешь увидеть рядом с собой Лёшку вместо Лютого, что подмял тебя в машине? Сможешь не искать в моих глазах того, кто перекрасил твою яркую жизнь в черный? Ангел, твои раны затянулись?
Глава 52
Лютый
Она осторожно, будто боялась обжечься, протянула руку и прикоснулась кончиками пальцев к кулону.
— Красиво… — Голос её дрогнул, и жена посмотрела мне в глаза: — Ты сам это сделал? — По щекам Лины скользнули две слезинки: — Ты видишь меня вот так?
Не дожидаясь ответа, подалась ко мне и прикоснулась мягкими солёными губами к моим. Прошептала:
— И как мне поверить твоим словам, Лёш? Ты видишь меня ангелом, а я… вовсе не такая. Вот мне и кажется, что ты идеализируешь меня или же принимаешь за кого-то другого. А я… Это просто я. И я просто тебя хочу. Только тебя. Берегового, Лёшку, Лютого или ещё как себя назови, — мне не важно. Для меня ты один. Настоящий. Многогранный. Разный. Но всегда любимый. Вот и вся правда…
— Верь, Ангел, — прошептал я, легко прикасаясь к уголкам ее приоткрытого рта. По губам бежали искры, сердце сжалось в груди от желания выплеснуть чувства, но мне не хотелось спешить. — Я вижу тебя настоящую, а ты прикрываешься шторкой сильной и властной женщины, хотя я знаю, кто там сидит внутри, — приложил ладонь к ее солнечному сплетению и прислушался к стуку сердца. Будто птица под ребрами. Испуганная. Тревожная. Возбужденная. — Нежная маленькая девочка, которой хочется любви и тепла. Жаль, что я умею только обжигать, потому что пламенею рядом с тобой.
Я внезапно понял, что никого и никогда так не любил, как Ангелину. За пролетевшие секунды приятного молчания, осознал, что Милу почти не вспоминаю. И, оглядываясь назад, не испытываю той острой боли, что жила во мне столько лет.
— Скажи еще раз, Лин, — попросил, ласково сжимая ладонями лицо жены, притягивая к себе, щекоча ее подбородок, дразня губы. — Последнее. Скажи, пожалуйста. — Замер в сантиметре от поцелуя.
— Правду? — растерянно моргнула она и быстро заговорила: — Вот сейчас призналась тебе в том, что ты мне нравишься всякий. Не только Лютый, как ты считаешь, но и другие твои стороны. А сама отрицаю свои грани, не даю тебе их любить. Знаешь, меня всё время раздражало, что ты меня Ангелом называешь. А всё потому, что отец говорил, что слабые не выживают. Ты видишь эту мою сторону, а я её отрицаю.
Она отстранилась и растерянно потёрла виски:
— То есть меня раздражал не ты, а то, что ты видел во мне слабость, которую я не должна была показывать никому. Сама себя запутала.
Она вздохнула и посмотрела на меня влажным взглядом:
— Странно, да? — Не дожидаясь ответа, будто боясь его, опустила ресницы и кивнула на кулон: — Поможешь надеть?
— Странно, — проговорил я, переваривая ее откровения. — Тебе хочется быть сильнее в моих глазах? Но зачем? — обнял ее со спины, приподнял цепочку и, перебросив мягкие волосы на одно плечо, нежно завел за шею и щелкнул застежкой. Жена мелко задрожала, ее кожа покрылась пупырышками. Маленькие узелки позвонков выступили сильнее, когда Лина опустила голову, чтобы рассмотреть безделушку получше.