Незабываемые дни
Шрифт:
— Дивизия, смирно! — смеясь, скомандовал он. — А, дядечка, а никому не говорите!
— Слушай мою команду! Кру-у-гом, шагом арш!
Ну что ты с ним поделаешь?.. Дня два она не выходила из своего шалашика, который все население болотного островка шутя прозвало радиостанцией, так как здесь находился радиоприемник, принесенный Майкой из отцовской квартиры в совхозе. Тут же рядом находилась и «редакция». На ящиках стояли две старенькие пишущие машинки, одна из совхоза, другая райкомовская. На них и печатали сводки Информбюро, коротенькие листовки. В одной машинке не хватало какой-то буквы, и ее потом проставляли на бумаге карандашом. Была это очень томительная работа. Обычно печатала одна Майка, если нужно было выпустить короткую листовку. Печатала она очень медленно, никак не могла приловчиться работать обеими руками. Если нужно было напечатать побольше какого-нибудь материала, она пыталась в последние дни мобилизовать шоферов Дудика и Падудика, которые, наконец, вновь сошлись и не могли наговориться обо всем виденном и пережитом за последние дни. Конечно, она прибегала к их помощи, когда у них не было других заданий.
И тут начинались для Майки большие неприятности. Если Дудик и сам был подчас не против из любопытства постучать пальцами по клавишам, да и приятно было ему, молодому парню, исполнить просьбу девушки, то подступиться к Падудику было куда труднее. Несмотря на то, что он был механиком, он так ненавидел всякие там пишущие машинки, что один вид захватанных клавишей выводил его из равновесия, и его колючие усы приходили в такое грозное движение, что Майка с трудом удерживалась, чтобы не расхохотаться. «Морж, чистый морж…» — думала она, поглядывая, как Падудик, целясь огрубевшим пальцем в клавиш, кряхтел и как под конец вся его лысина покрывалась потом.
Заметив затаенную улыбку девушки, он вдруг грузно поднимался, отряхивал с колен разную труху и, погладив усы, категорически заявлял:
— Я шофер, как должно быть вам известно. Я первоклассный механик. И чтоб меня превратили чорт знает во что — не потерплю… Вот что!
— Да что вы, товарищ Падудик, я только попросила вас на несколько минут!
— Вопрос ясен. Вот что! — он торжественно уходил из «редакции» и с таким усердием начинал выбивать и проветривать небольшое обкомовское хозяйство — пару брезентов, несколько одеял, — что пыль летела по всему острову.
— Видно, снова неувязка в нашей «типографии»! — весело подмигивал Гудима, обсуждая с Василием Ивановичем, Боханом и Слышеней результаты своих походов по районам.
7
Очень беспокоила Василия Ивановича мысль о постоянной связи с Москвой. Выдержки из сводки Информбюро, в которых говорилось о действиях партизан, беседы с людьми, которых он лично знал, наполняли его тревогой за судьбу двух человек, посланных им еще два месяца назад за линию фронта для налаживания связи. Тогда еще Гомель был в наших руках, там находился Центральный Комитет Коммунистической партии Белоруссии, там же был штаб одного из фронтов. Люди отправились, а через день было получено печальное известие: гитлеровцы заняли Гомель. Теперь они под Брянском и продвинулись также далеко за Смоленск. Что сталось с посланными людьми? Перебрались ли они через линию фронта? Удалось ли им выполнить сложное и ответственное задание? Пришлось ли встретиться с кем-нибудь из секретарей ЦК или с представителем командования Красной Армии?
Эти мысли тревожили, беспокоили.
Они не давали уснуть и ночью. Дудик, помещавшийся с Василием Ивановичем в одной палатке, прислушивался к тому, как секретарь обкома ворочался от бессонницы, спрашивал:
— Не колет ли сенник? — так он называл охапку сухой осоки, застланную плащ-палаткой.
— Нет, браток, не это меня гнетет. Как ты думаешь, добрались наши хлопцы до Москвы?
— Должны добраться, товарищ секретарь. Никуда они не денутся. Любой человек до Москвы доберется, только пошлите. На крыльях долетит.
— Даже на крыльях? А где те крылья взять?
— А что вы думаете? Вырастут, если их нет. Легко сказать — Москва! Да я бы туда за несколько дней попал, сквозь все немецкие армии пробился бы. Так что вы особенно и не думайте об этом. Обязательно доберутся, не могут не добраться…
Было уже за полночь. Наконец, уснул и Василий Иванович. До чуткого уха Дудика доносилось легкое похрапывание спящих в соседнем шалаше. Где-то вверху еле слышно шелестели листья. Изредка налегал ветер, отряхая на туго натянутую палатку струи воды, пытался проникнуть сквозь густое прикрытие из еловых лапок, поставленное с надветренной стороны. Порой слышны были осторожные шаги часового.
Охрана была укомплектована из комсомольцев совхоза, всем хорошо известных и надежных. Но по старой привычке, усвоенной во время странствований последних месяцев, Дудик никогда не успокаивался, прежде чем сам не проверит выставленные посты, обойдет ночью весь островок, внимательно прислушиваясь к сторожким ночным шорохам, даже притаится на полчаса где-нибудь под елкой, неподалеку от подступов к острову. Он и сегодня обошел все посты и забрался на высокий холм в лесу, откуда был хорошо слышен каждый звук на болотной низине. Все было тихо, спокойно. И когда начал накрапывать мелкий осенний дождик, Дудик вернулся в палатку.
Он начал уже дремать, когда его ухо уловило какой-то подозрительный шорох в ближайших кустах и несколько слов, произнесенных так тихо, что их с трудом можно было расслышать. Схватив автомат, Дудик осторожно вышел из палатки и пополз к кустам. И, как только поднялся, услышал вблизи не то приглушенный крик, не то стон. Что-то глухо шлепнулось оземь, звякнуло железо, словно кто-то щелкнул ружейным затвором.
— Кто тут? — громко спросил Дудик и услышал, как кто-то торопливо побежал напрямик, бешено продираясь сквозь густые заросли.
— Стой, стой! — крикнул Дудик, бросившись вслед бегущему, и сгоряча выпустил длинную очередь из автомата. На мгновение остановился, чтобы собственные шаги не заглушали того, что происходит впереди, и, если понадобится, пустить вдогонку бегущему еще одну очередь. Но впереди было уже тихо, не доносилось ни одного звука.
«Должно быть, убил, ну что ж, отыщем!»
И тут он услышал позади, ближе к палатке такой же стон, как раньше. Стон повторился. Дудик пошел в том направлении и едва не наступил ногой на человека, лежавшего на земле. Рядом валялась винтовка.
Дудик наклонился, чиркнул спичкой. Скупой свет выхватил из мрака бледное, искаженное от боли лицо, подвернутую руку на измятом папоротнике.
— Что с тобой? — взволнованно спросил Дудик, узнав по лицу лежавшего, и тут же почувствовал всю неуместность это: о вопроса. Дело было совершенно ясное…
Уже сбежались люди, Василий Иванович шел от палатки.
— Бинты скорей! — приказал Василий Иванович.
Майка принесла фонарь. Она вся встрепенулась, увидев, что подмятый папоротник почернел от крови. Дудик вышел из мгновенного оцепенения.