Неживая вода
Шрифт:
— Как же мне без руки-то? — едва ворочая отяжелевшим языком, произнес Игнат.
— Паны… — раздался рядом заискивающий голос Касьяна. — Вы не гневайтесь, паны. Но пожалейте его. Плотник он хороший, хоть и дурачок. Пошто мальца калечить?
Навь молчала. Снежинки клочьями падали на их неподвижные фигуры, стекали вниз темными красноватыми ручейками, словно небесный сок смешивался с гарью и кровью страшных посланников небытия.
— Будь по-твоему, — наконец, согласился навий. — Если вам руки его ценнее… выкрои ремень из его спины …
— Господи, грехи наши… — охнул Касьян.
— То есть как это? — Игнат отступил, заморгал растерянно.
Званка за его спиной захихикала, подула холодом на затылок, закружилась в снежной пелене.
— Вот нож, — в темной когтистой лапе блеснуло отточенное лезвие. — Режь… и отпустим…
— Да мы-то тут с какого бока, пан? — захныкал Касьян. — Не обучены мы этому! Рука не поднимется!
— Тогда… — прошелестел навий, — спалим деревню…
Развернул нож рукоятью к Касьяну, ткнул в дрожащую ладонь.
— Режь…
Касьян сжал пальцы вокруг рукояти, его голова затряслась, как в припадке падучей.
— Отче наш небесный, — забормотал он. — Избави нас от лукавого… да прости нам грехи наши… — шагнул к Игнату. — Прости и ты …
— Да вы что? — закричал парень, и начал отступать. Ноги увязали в сугробах, под мехом парки ходили ледяные вихри. — Дядя Касьян! Я ведь вам крышу крыл! Я ведь вас с детства знаю! Да разве можно так?
— Нельзя, Игнатушка, — плаксиво заговорил мужик. — Никак нельзя… Только нам-то что делать, грешным? Коли уговор такой…
Игнат ткнулся плечом в чьи-то подставленные руки, дернулся и увидел рядом перекошенное лицо егеря Мирона.
— Грешные мы, Игнатушка, — прохрипел он, и рывком распахнул Игнатову парку. — А ты между нами праведник. Может, оттого тебя навь и присмотрела-то…
— Праведник ты, — эхом повторил Касьян, навалившись на парня сзади. — Добрая душа, чистая… а мы грешные, Игнатушка… Грешные. Грешные! Да только грешные, может, поболе твоего жить-то хотят!
С тяжким, болезненным треском разошлась ткань. Спину обожгло, будто укусом — это мертвая Званка обхватила его ледяными руками, поцеловала между лопаток.
"Вот ты и со мной теперь, — шепнул в уши бесплотный голос. — Со мной, и ныне, и присно, и во веки вечные…"
Часть 2. На перепутье
Вьюга пела. И кололи снежные иглы. И душа леденела.
Ты запрокинула голову ввысь. Ты сказала: "Глядись, глядись,
Пока не забудешь того, что любишь"…
1
Кружится, кружится снежное веретено.
Белой нитью обматывает покореженные стволы сосен, накидывает аркан на кладбищенские кресты, тянет разом, будто выдергивает больной зуб. Из земли вырастают могильные курганы, снег плотным саваном укрывает двух потерянных в тайге людей.
Нет никаких
— Погибнем…
Страшное слово соскользнуло с губ, льдинкой пропало в белой кутерьме.
— Не говори так! — осиплый женский голос был едва различим в реве непогоды. — Не для того нас Господь помиловал, чтобы теперь на страшную смерть обрекать!
Игнат попытался приоткрыть глаза. Ресницы были тяжелыми, склеенными налипшим на них снегом. Инеем подернулись и брови, и волосы, и пушок вокруг рта. Но холода Игнат не чувствовал — тело опоясывал изнуряющий жар.
— Погибнем, Марьян, — повторил Игнат. — Одни мы…
Он заморгал снова, утер лицо дрожащей ладонью. В полумраке фигура девушки казалась темной, неживой, мокрые пряди выбивались из-под шерстяного платка.
— Да что ты заладил! — прикрикнула на него Марьяна. — Не для того я рубаху на бинты извела, чтоб погибнуть! — она смахнула с лица налипшие волосы. — Не накликай лихо-то!
— Да что тут кликать. Когда вокруг такая круговерть. Не замерзнем, так волки придут.
— Волки по норам попрятались, — сердито ответила Марьяна. — Ничего. Выдюжим.
Она остановилась, повернувшись к бьющему ветру спиной. Буран закручивал вокруг пушистые вихри, словно обмахивал песцовым хвостом. Игнат уткнулся в ее плечо носом, вдохнул запах овчинного тулупа. Ноги казались сделанными из поролона, подгибались под весом тела, ставшего вдруг тяжелым и неповоротливым.
— Плохо все, — прохрипел Игнат. — С пути сбились
— Вот уж нет! — упрямо отозвалась Марьяна. — Сам говорил, зарубки к дороге выведут. А я только что их приметила. Да вот на той сосне!
Она мотнула головой, и отяжелевшая коса змеей обвила плечи. Игнат хотел проследить за ее жестом, но снежные хлопья назойливо лезли в глаза. Медленно переставляя ноги и увязая в снежных заносах, Игнат доковылял до ближайшей сосны, привалился плечом к ее шершавому боку.
— Плохо, Игнат? — рядом в мельтешащей пелене всплыло встревоженное лицо Марьяны.
— Не знаю, — пробормотал он. — Не чую…
"Боженька любит юродивых да страдальцев", — вспомнились слова бабки Стеши.
Наверное, Игнат тоже находился на каком-то особом счету у Всевышнего: когда лезвие ножа прочертило вдоль позвоночника первую борозду, Бог накрыл парнишку своей широкой ладонью, погрузив в милостивую тьму и беспамятство. Тогда Игнату привиделось, что он умер, а душа камнем рухнула вниз, сквозь толщи тектонических плит. И жидкое пламя плясало на его боках, обгладывая кожу и мышцы, полируя кости до того ослепительного, белого цвета, который всегда ассоциируется с зимой и смертью.